Мне пришла в голову не совсем обычная мысль. Вместо того чтобы искать
пристанища на одном из постоялых дворов города, я послала слуг к ламе,
ведавшему приемом монахов-посетителей или учеников - уроженцев провинции
Кхам. Какой интерес представляла для него незнакомая путешественница-
иностранка, и на каких основаниях могла она претендовать на его любезность?
Я не спрашивала себя об этом, повинуясь непосредственному побуждению. На
первый взгляд оно казалось неразумным, но, тем не менее, принесло блестящие
результаты. Сановник послал ученика зарезервировать для меня две комнаты в
единственном доме, расположенном подле монастыря, где я и водворилась.
На следующий день я начала официально хлопотать об аудиенции у Траши-
ламы. Мне пришлось сообщить подробности, удостоверившие мою личность, и я
легко вышла из положения, заявив, моя страна называется Пари (Париж). Какой
Пари? На юге Лхасы существует местность Пари. Я объяснила: мой Пари
находится немного дальше на Западе, но туда можно было бы добраться по
суше. Таким образом, я не пилинг (иностранка). Тут я немного лукавила, что
мне позволяла семантика слова "пилинг", буквально означающего: "кто-нибудь
с другого материка или острова, т.е. из местности, отделенной разрывом
земли, заполненным океаном".
Я слишком долго жила в окрестностях Жигатзе, чтобы меня там не знали,
а мое отшельничество создало мне определенную репутацию "гомтшенма"
(отшельница). Мне без промедления предоставили аудиенцию, а мать Траши-ламы
пригласила меня к себе в гости.
Осмотрев монастырь во всех подробностях и желая отплатить за радушный
прием, я устроила чай для нескольких тысяч живущих там монахов.
За давностью лет и из-за приобретенной мной потом привычки посещать
ламаистские монастыри и жить в них, мои впечатления потускнели, но в
бытность мою в Трашилхумпо все меня поражало. Везде - в храмах, покоях,
дворцах сановников - царила варварская роскошь, о которой не могут дать
представления никакие описания. Всюду были россыпи золота, серебра, бирюзы,
нефрита - на алтарях, гробницах, дверных орнаментах, на предметах культа
или же просто на вещах домашнего обихода у богатых лам. Не могу сказать,
будто это великолепие меня восхитило. Я находила его варварским и вместе с
тем ребяческим - творением могущественных исполинов с душой младенца.
Первое впечатление могло бы оказаться даже отрицательным. Но в душе моей
жило видение безмятежных пустынных просторов, и я знала, что эти пустыни
служат убежищем для аскетов-мыслителей, отрешившихся от пошлости,
почитаемой родом людским за величие.
Траши-лама был со мной очаровательно любезен, оказывая мне при
встречах все новые знаки внимания. Он-то хорошо знал, где находится мой
Пари и произносил слово "Франс" с самым чистым французским акцентом.
Проявляемый мной большой интерес к изучению ламаизма и ко всему, имеющему
отношение к Тибету, ему очень нравился, и он намеревался облегчить мои
затруднения. "Почему бы вам не остаться в Жигатзе?" - спрашивал он.
Ах! Почему! ... Желания было больше чем достаточно, но я знала, что
не вполне во власти Траши-ламы было разрешить мое пребывание в Жигатзе. Все
же он предложил мне поселиться, где я сама захочу. Я могла жить в женском
монастыре с его матерью, или он прикажет построить для меня уединенную
обитель; мне будет дозволено брать уроки у лучших грамматистов, у самых
известных ученых и посещать наставников-анахоретов в горах.
Может быть, если бы я тогда уже отрешилась от всех привязанностей,
как после путешествия в Лхасу, я сумела бы - в Жигатзе или где-нибудь в
более укромном месте - воспользоваться даруемым мне покровительством. Но
предложение Траши-ламы застало меня врасплох. Часть моего багажа - записей,
фотографий (почему-то это все считается таким необходимым!) - хранилось у
друзей в Калькутте, другая часть оставалась в моем горном убежище. Я еще не
была достаточно свободной, чтобы от них отказаться. Затем возникал
отвратительный вопрос о деньгах. Я захватила с собой лишь немного, сколько
требовалось для путешествия, а получить в Тибете деньги, оставленные в
Индии, тогда казалось невозможным.
Ах! Сколько мне еще оставалось познать и какое нравственное
перерождение предстояло пройти, прежде чем превратиться в то, чем я с
радостью стала через несколько лет: бродягой на дорогах Тибета.
Я виделась с воспитателем Траши-ламы, учителем словесности и
учителем, приобщившим его к мистическим истинам. Затем состоялось
знакомство с мистиком-созерцателем, духовным руководителем Траши-ламы,
пользующимся всеобщим глубоким уважением, и, если верить рассказам,
закончившим впоследствии свой жизненный путь чудесным образом.
Когда я была в Жигатзе, там заканчивали постройку храма,
воздвигаемого Траши-ламой грядущему Будде - Майтрейе, воплощению
совершенной доброты. Я видела гигантскую статую в огромном зале, окруженном
галереями, позволяющими верующим обходить статую со всех сторон - сначала
внизу, на уровне ног, затем, последовательно, по галереям второго,
третьего, четвертого этажей - на уровне пояса, плеч и головы. Во время
моего посещения около двадцати золотых дел мастеров обрабатывали каменья,
украшающие гигантского Майтрейю, переделывая для этой цели драгоценности
дары дам-аристократок из Тсанга с матерью Траши-ламы во главе. Я провела в
различных дворцах Траши-ламы чудесные дни, беседовала с людьми самых
разнообразных знаний и характеров. Но, главное, я все время пребывала в
состоянии блаженной безмятежности, омрачаемой только мыслью о неизбежном
отъезде.
Наконец злополучный день наступил. Великий монастырь скрылся из вида
на том же повороте дороги, за которым незадолго до этого предстал моим
взорам. Я увозила книги, записи, подарки и облачения дипломированного ламы
- нечто аналогичное докторскому диплому "гонорис кауза" университета
Трашилхумпо, преподнесенные мне Траши-ламой.
Мы направились в Нартан осмотреть самую большую ламаистскую печатню.
Количество находящихся там гравировальных досок для печати неимоверно. Эти
доски, сложенные на стеллажах, заполняют огромное здание. Рабочие-печатники
с руками, вымазанными чернилами до локтей, работают сидя на земле. В других
помещениях монахи режут бумагу по особому для каждого произведения формату.
Весь рабочий процесс проходит спокойно, не спеша, вперемежку с разговорами
и продолжительными дегустациями заправленного маслом чая. Какой контраст с
лихорадочной суетой наших типографий. Но типография, хотя и монастырская,
все же мирское предприятие, а меня занимало в Тибете совсем другое.
Я побывала в обители гомтшена, оказавшего мне честь пригласить меня.
Жилище анахорета находилось в бесплодной и унылой местности на северном
склоне горы над озером Мо-тетонг. Очень просторной пещере постепенно
приросшие к ней пристройки придавали вид маленькой крепости. Теперешний
обитатель пещеры унаследовал ее от своего учителя, когда-то, в свою
очередь, заступившего вместо собственного духовного отца. Благодаря
Пирамида