т.д. - Прим. авт.)
Я провижу, что вы способны постигнуть тайное учение.
- Но каким образом я смогла бы попасть в Тибет, - возразила я,
иностранцев туда не пускают.
- Ну и что же, - спокойно заметил гомтшен, - в Тибет ведет много
путей. Не все ламы живут в Ю или Тсанге (центральные провинции со столицами
Лхасой и Жигатзе). На моей родине можно встретить ученейших лам.
Мысль отправиться в Тибет через Китай никогда не приходила мне в
голову, и даже в тот день намек гомтшена ничего не пробудил в моей душе.
Мой час тогда еще не пробил.
Второй гомтшен отличался необщительным нравом и сдержанностью,
придававшими обычным обязательным и для него формулам вежливости оттенок
высокомерия. По тем же причинам, что и его собрат (о последнем я только что
рассказывала), его именовали Далинг-гомтшен: Далинг название местности, где
он постоянно жил. Далинг-гомтшен всегда носил строгое монашеское одеяние,
дополняя его кольцами из слоновой кости в ушах и пронизывающим его шиньон
серебряным с бирюзовыми кольцами украшением "дорджи". Лама проводил каждое
лето в уединении на вершине лесистой горы. Там для него была построена
хижина.
Незадолго до его приезда, его ученики и окрестные крестьяне
переносили в хижину припасы на три или четыре месяца. После этого гомтшен
категорически запрещал кому бы то ни было приближаться к своему жилищу. Я
полагаю, ему не стоило большого труда оградить свое уединение. Местные
жители не сомневались, что он совершает страшные обряды, завлекая в ловушку
демонов, и принуждает злые создания отказываться от недобрых намерений,
угрожающих имуществу и безопасности его почитателей. Покровительство
гомтшена их успокаивало. Но, с одной стороны, они боялись, приближаясь к
хижине, встретить злых духов, а с другой - таинственность, всегда
отличающая поведение и нравы отшельников-налджорпа, тоже побуждала их к
осторожности.
Как бы ни мало был склонен этот лама отвечать на мои вопросы, он был
обязан махарадже своим положением настоятеля маленького монастыря в
Далинге, и желание князя вынуждало его изменить немного своей сдержанности.
В числе тем, затронутых мною в беседах с ним, был вопрос о дозволенной для
буддистов пище. Подобает ли, - спрашивала я, истолковывать софизмами
категорическое запрещение убивать, дозволено ли буддисту наперекор
заповедям есть мясо и рыбу? Как и преобладающее большинство тибетцев, лама
не был вегетарианцем. Он изложил мне ряд не лишенных некоторой
оригинальности теорий, и в дальнейшем мне снова пришлось слышать их в
Тибете.
Большинство людей, - сказал он мне, - едят только, чтобы насытиться,
не размышляя о совершаемом ими акте и его последствиях. Этим невеждам
полезно воздерживаться от животной пищи. Другие же, напротив, знают, во что
превращаются элементы веществ, попадающих в их организм, когда они съедают
мясо какого-нибудь животного. Они понимают, что усвоение организмом
материальных элементов влечет за собой усвоение других, связанных с ними
духовных элементов. Владеющий знаниями может на свой собственный страх и
риск комбинировать подобные соединения, стремясь извлечь из них результаты,
полезные для принесенного в жертву животного. Проблема заключается в том,
увеличат ли поглощаемые человеком животные элементы его животную сущность,
или же он сумеет превратить входящую в него животную субстанцию,
возрождаемую в нем под видом его собственной деятельности, в умственную и
духовную силу.
Тогда я спросила, не выражают ли его слова эзотерический смысл
ходящего среди тибетцев верования, будто ламы могут посылать в Обитель
Великого Блаженства духов убитых животных.
- Не воображайте, - сказал мне он, - что я мог бы ответить вам
несколькими словами. Это вопрос сложный. Так же как и мы, животные имеют
несколько "сознаний" и, как это происходит и с нами, все эти сознания не
идут после смерти одним путем. Живое существо представляет собой смесь, а
не единство... Но внимать этим истинам может только тот, кто предварительно
получил посвящение от ученого наставника. Подобным заявлением лама часто
прерывал свои объяснения.
Однажды вечером, когда принц, Далинг-лама и я беседовали в бунгало
Кевзинга, разговор зашел об отшельниках-мистиках. Со сосредоточенным,
покорявшим слушателя восторгом, гомтшен говорил о своем учителе, его
мудрости и сверхъестественном могуществе. Дышавшие глубоким уважением слова
ламы произвели большое впечатление на Сидкеонга-тюльку. В то время его
очень беспокоил личный вопрос: предполагаемый брак с одной принцессой из
Бирмы. "Как жаль, обратился он ко мне по-английски, - что невозможно
посоветоваться с этим великим налджорпа. Без сомнения, он дал бы мне
хороший совет...". Затем, обратившись к гомтшену, повторил по-тибетски:
"Жаль, что здесь нет вашего учителя, мне очень нужно было бы посоветоваться
с таким великим мудрецом-провидцем". Все же он не упомянул ни о характере
дела, ни о причинах своей озабоченности. Гомтшен спросил с обычной своей
холодностью:
- Это серьезный вопрос?
- Чрезвычайно важный, - ответил князь.
- Может быть, вы получите нужный вам совет, - сказал лама.
Я подумала, что он хочет послать учителю письмо с нарочным, и уже
собиралась заметить, что такое путешествие займет слишком много времени,
но, взглянув на гомтшена, остановилась в изумлении.
Лама закрыл глаза и быстро побледнел. Его тело напряглось. Я
подумала, что ему дурно, и хотела подойти, но князь, тоже наблюдавший за
гомтшеном, удержал меня, прошептав:
- Сидите спокойно. Гомтшены иногда внезапно погружаются в транс.
Нельзя мешать ему. От этого он может сильно заболеть и даже умереть.
Я осталась сидеть, глядя на гомтшена. Он по-прежнему не двигался, его
черты постепенно изменялись, лицо покрылось морщинами, приняв выражение,
которого я никогда прежде у него не видела. Он открыл глаза, и принц
вздрогнул от ужаса. На нас смотрел не лама из Далинга, но другой, совсем
незнакомый человек. Он с трудом зашевелил губами и сказал голосом, совсем
не похожим на голос гомтшена: "Не беспокойтесь. Этого вопроса вам никогда
не придется решать".
Затем опять медленно закрыл глаза, его черты стали изменяться и
превратились в знакомые нам черты ламы из Далинга. Постепенно лама пришел в
себя. Он уклонился от ответов на наши вопросы и вышел молча, шатаясь, по-
видимому, совсем разбитый усталостью.
- В его ответе нет никакого смысла, - решил князь.
Можно ли это объяснить случайностью или чем-нибудь другим, но будущее
Пирамида