бы ни были причины моего нездоровья, микробы ли лихорадки, исчезнувшие при
перемене места, умственное переутомление, развеянное новизной впечатлений,
или же сознательные существа из оккультного мира, побежденные моей
решимостью не поддаваться их влиянию, - что бы там ни было, но меня
оставили в покое. Тем не менее, во время моего пребывания в Поданге имел
место странный случай.
Сидкеонг-тюльку, сделавшись махараджей, вздумал убедить своих
подданных отказаться от суеверий и исповедовать ортодоксальный буддизм. Он
пригласил одного монаха-проповедника, философа Южной школы, для борьбы
против антибуддистских обычаев, таких как колдовство, поклонение духам и
пристрастие к хмельным напиткам. Монах этот, по имени Кали Кумар, принялся
за дело.
Для махараджи-ламы, настоятеля Поданга, были отведены в монастыре
особые покои. Он занимал их в тех редких случаях, когда возглавлял
отправляемые монахами религиозные церемонии. В бытность мою в монастыре он
провел в нем два дня.
Однажды в предвечерние часы мы пили с ним чай и беседовали о миссии
Кали Кумара и других способах просвещения закосневших в суеверии горных
жителей.
- Невозможно точно узнать, - говорила я, - каким был настоящий
Падмасамбхава, когда-то проповедовавший в Тибете. Несомненно одно.
Тибетские "Красные колпаки" из Сиккима сделали его героем легенд,
поощряющих пьянство и нелепые пагубные обычаи. Они поставили его
изображение на свои алтари и поклоняются под именем Падмасамбхавы злому
духу собственного изобретения... Вот точно также, как и вы сами, - сказала
я, показывая на статуэтку великого мага, восседавшего на алтаре в глубине
комнаты в сиянии горящего у его ног светильника. Следовало бы, - снова было
начала я... и прервала фразу. Меня перебили. Между тем, никто ничего не
говорил. В комнате было совершенно тихо, но я живо ощущала присутствие
какой-то враждебной силы... Третий невидимый собеседник вмешался в
разговор.
- Ничего у вас не выйдет, что бы вы ни затеяли, - сказал он. - Люди
в этой стране принадлежат мне... Я сильнее вас.
В изумлении внимала я этому беззвучному голосу и решила уже, что он
просто был отголоском моих сомнений в успехе предполагаемых реформ, как
вдруг махараджа ответил. Он ответил на то, чего я не говорила. Он возражал
невидимому противнику его планов:
- Почему это у меня ничего не выйдет? - спросил он. - Возможно, для
того, чтобы изменить верования селян и низшего духовенства, потребуется
много времени. Будет нелегко уморить голодом демонов, которых они кормят,
но победа все-таки останется за мной. - Он шутил, намекая на обычай
колдунов приносить животных в жертву злым духам.
- Но ведь это не... - начала было я и запнулась... Мне пришло в
голову, что несмотря на отважное объявление войны демонам, принц все-таки
не чужд суеверий, и лучше будет ничего ему не рассказывать. Не хочу
утверждать, что мое мнение о суевериях Сидкеонг-тюльку было
правильным. Он, вероятно, был свободен от них в большей степени, чем я
предполагала. Об этом свидетельствует следующий его поступок.
По гороскопу махараджи год, оказавшийся затем годом его смерти был
чреват для него всевозможными опасностями. Вера тибетцев в предсказание
судьбы по гороскопу незыблема. Желая устранить враждебные влияния, многие
ламы, в их числе гомтшен из Латшена, предложили махарадже отслужить
принятые в подобных случаях обряды. Сидкеонг-тюльку поблагодарил и наотрез
отказался, говоря, что если ему суждено умереть, то он сумеет достойно
перейти в мир иной.
Я убеждена, что махараджа оставил по себе память нечестивца. Впрочем,
все введенные им новшества и религиозные реформы были отменены. С
проповедями, с запрещениями пить пиво в храме было покончено. Какой-то лама
просто оповестил местное духовенство о возвращении к старым обычаям и
привычкам. Предсказание исполнилось - невидимый враг торжествовал.
Хотя моя штаб-квартира находилась в Поданге, я не совсем отказалась
от экскурсий по стране. Во время путешествия я и познакомилась с двумя
гомтшенами из Восточного Тибета, недавно поселившимися в Гималаях.
Один из них жил в Сакионге и поэтому именовался "Сакионг-гомтшен". В
Тибете считается невежливым называть людей по имени. Всех, кого не почитают
ниже себя, именуют каким-нибудь титулом. У этого гомтшена были очень
причудливые повадки и широкий ум. Он посещал кладбища и на целые месяцы
запирался у себя для занятий магией. Подобно своему коллеге из Латшена,
гомтшен не носил строгого монашеского одеяния и не стриг по обычаю волосы
наголо, но закручивал их узлом на затылке, как это делают индийские йоги.
Длинные волосы у не-мирянина в Тибете служат одним из отличительных
признаков аскетов-отшельников и мистиков-созерцателей, так называемых
"налджорпа".
До сих пор мои беседы с ламами велись главным образом о философских
доктринах махаянистского буддизма, составляющего сущность ламаизма. Но
Сакионг-гомтшен ставил эти доктрины не очень высоко и к тому же был с ними
плохо знаком. Он имел склонность к парадоксам. "Учение, - говорил он, -
бесполезно: оно не дает знания, а скорее препятствует его достижению.
Тщетны наши усилия узнать что-нибудь. В действительности, мы постигаем
только собственные мысли. Причины, их породившие, недоступны человеческому
разуму. Мы стремимся понять эти причины, но нам удается уловить только наши
представления о них". Хорошо ли он понимал собственные речи, или же только
повторял прочитанное или услышанное от других?
По просьбе принца-тюльку Сакионг-гомтшен тоже отправился в путь с
проповедями. Я имела случай видеть, как он проповедовал. Повторяю,
"видеть", а не слышать, так как в то время моих знаний тибетского языка
было недостаточно, чтобы понимать все, что он говорил. Но в роли апостола
он выглядел весьма внушительно. Его пылкая речь, жесты, богатая мимика
обличали прирожденного оратора, а испуганные, залитые слезами лица
слушателей свидетельствовали о производимом его проповедью впечатлении. Мне
не пришлось больше видеть ни одного буддиста, ораторствовавшего с таким
эффективными приемами. Ортодоксальный стиль исключает жестикуляцию и
раскаты голоса как неуместные при изложении истины, призывающей к победе
безмятежного разума.
Однажды я спросила Сакионг-гомтшена: - "Что такое высшее освобождение
"тхарпа" (нирвана)? - Он ответил: - Это отсутствие всяких верований,
всякого воображения, прекращение деятельности, рождающей миражи.
- Вам следовало бы поехать в Тибет и принять посвящение от учителя
"Прямого пути", - сказал он мне как-то, - вы слишком приверженны доктринам
секты "ниен теус".* (*Буддизм, исповедуемый в южных странах, на Цейлоне и
Пирамида