Больше всего меня возбуждала надпись по-итальянски "E pericoloso
sporgersi" ("высовываться опасно" - ит.). Вне всякого сомнения, она
немного значила для любого, кто говорил по-итальянски. Но для меня это
была ключевая фраза магии. Каким-то путем я связал ее с моей любовью к Лу.
Каждая вещь была символом моей любви, кроме тех случаев, когда
зануда-рассудок утверждал противоположное.
Все это утро мы провели кружась в грандиозном водовороте транса. Мне то и
дело приходила на память надпись под картиной одного из нынешних
сумасшедших художников-модернистов: "Четыре красных монаха, несущие
черного козла через снега в Никуда".
Она, очевидно, поясняла расположение цветов; однако фантастический
идиотизм этой фразы, и тонкий намек на зловещую порочность, заставляли
меня задыхаться от подавленной экзальтации.
"Первый звонок" прозвучал пугающе внезапно. Я резко встрепенулся, и
обнаружил, что я и Лу уже несколько часов не обменялись ни единым словом,
что мы несемся сквозь сотворенную нами самими вселенную с колоссальной
скоростью и дьявольским восторгом. И в тоже время, я догадался, что мы всю
дорогу успевали автоматически "подкокаиниваться", не ведая, что творим.
Материальный мир стал значить настолько мало, что я больше не знал, где я
нахожусь. Наша поездка полностью смешалась в моей голове с двумя или тремя
предыдущими экскурсиями по континенту.
Лу впервые оказалась где-либо дальше Парижа, и она то и дело справлялась у
меня насчет места и времени. В ее случае, привычка к странствиям не
порождала пренебрежения, но я оказался не в состоянии рассказать ей о
нашем маршруте самые обычные вещи. Я даже не знал в каком направлении мы
движемся; скоро ли покажутся Альпы, и в какой тоннель мы въезжаем, будем
ли мы проезжать Флоренцию, и в чем разница между Женевой и Генуей.
Те, кто знаком с этим маршрутом, поймут, как безнадежно были спутаны мои
мысли. Я едва распознавал утро и вечер. Я с абсолютной уверенностью
описывал вещи, которые по всей вероятности вообще не имели места.
Мы продолжали подъем в горы, и глядя на карту, вывешенную в коридоре, я
по-прежнему не мог определить, где же мы находимся. Мы сопоставляли сроки
и расстояния, только увеличивая путаницу.
Я пустился в сложнейшие астрономические расчеты, пытаясь определить
следует ли нам перевести стрелки часов на час назад или на час вперед у
границы; я и по сей день не знаю, пришел ли я к верному заключению. У меня
была явная возможность узнать истину; но я и не стал пытаться.
Помню только, как я вышел в Риме размять ноги, и какой-то безумный порыв
толкнул нас попробовать осмотреть виды за двадцать или сколько-то минут
стоянки.
Мы чуть было это не сделали; но на платформе мне поджидал шок. Случилось
невозможное.
- Вот так удача, - воскликнул голос в окне третьего от нас вагона. -
Совпадение самое необычное, какое только может быть! Как вы поживаете?
Мы посмотрели вверх, с трудом веря своим ушам. Кто бы это мог быть, как не
наш друг Фекклз!
Разумеется, я предпочел бы увидеть дьявола собственной персоной. В конце
концов, я тоже поступил с этим типом довольно низко, и в данном случае сам
проявил себя круглым дураком. Но что поразило меня больше всего со второго
взгляда, так это инкогнито, каковым он путешествовал. Его с трудом можно
было узнать.
По-моему, я уже упоминал, что у него были светлые волосы и плешь, а бороду
он брил. Но теперь он оказался темноволос; а паричок безмолвно указывал
Природе на ее неумолимость. Черные усики и эспаньолка завершали маскарад.
Но вдобавок к ним, его манера одеваться была сама по себе камуфляжем. В
Париже его туалет был корректен. Он был похож на выходца из маленького
городка и из хорошей семьи.
Однако теперь он был одет как курьер или, возможно, коммерсант высокого
класса. В его щеголеватости проскальзывал элемент подчеркнутой
обыденности. Я инстинктивно понял, что он бы предпочел, чтобы я не
упоминал его имени.
В это мгновение поезд тронулся с места, и нам пришлось запрыгнуть на
подножку. Мы сразу же прошли в его вагон. В своем купе он был единственным
пассажиром.
Я уже попытался описать тот шок, который произвело на мои нервы появление
Феккльза. Конечно, я в любом случае должен был чувствовать себя весьма
неудобно, однако кокаин помог мне легко преодолеть этот барьер.
Инцидент пришелся весьма кстати; дополнительное приключение в прекрасной
сказке, которую мы переживали. Лу и сама хихикала не переставая, что еще
месяцем раньше я расценил бы как верх неприличия. Но все казалось в равной
мере изысканным в этот медовый месяц, полный чудесных совпадений.
Фекклза похоже наше столкновение крайне позабавило. Я поинтересовался с
уместной степенью озабоченности, дошла ли до него моя записка. Он сказал,
что нет, так как был внезапно отозван по делу. Я пересказал ему ее
содержание, дополнив его извинениями.
Долгая поездка сильно меня утомила. Я стал воспринимать вещи серьезнее,
хотя кокаин и мешал мне осознать ситуацию до конца.
- Милейший, - возразил он, - я крайне огорчен уже тем, что Вам пришлось
беспокоиться на этот счет. А между прочим, произошло вот что. Я отправился
на встречу с этими людьми к четырем часам, как и было условлено по
телефону, и они на самом деле вели себя достойно в отношении этой сделки,
так что я позволил им сделать взнос на пять тысяч, и они тут же выписали
мне чек. Но как вы могли вообразить, что я способен отвернуться от старого
товарища. В любое время, как только вы окажетесь при свободной наличности,
вносите вашу долю, и дело с концом. Можете взять из моей.
- Ну это уже слишком мило с вашей стороны, - сказал я. - И я этого не
забуду. Я думаю, будет правильно, раз вы уже успели это дело провернуть,
подождать, пока я вернусь в Англию.
- Как вам будет угодно! - отвечал Феккльз. - Не надо вам вообще думать о
бизнесе. С моей стороны, пожалуй, скверно было заговаривать о делах с
новобрачными.
Лу подхватила разговор.
- Ну расскажите же нам! - начала она. - Зачем этот маскарад! Он вам
прекрасно идет, и вы это знаете. Но все же, я, в конце концов - женщина.
Феккльз вдруг сделался очень загадочен. Он подошел к двери в купе,
выглянул в коридор и посмотрел по сторонам; затем он задвинул ее и
заговорил шепотом.
- Это очень серьезное дело, - сказал он, и смолк.
Он вынул из кармана ключи и начал играть с ними, точно сомневаясь, стоит
ли заходить так далеко. Наконец он засунул их обратно решительным жестом.
Пирамида