речь идет об общеупотребительном термине, изобретают новое слово. В итоге
слова постоянно исчезают и вновь возникают с измененными — иногда до
неузнаваемости — значениями.
Аналогичный обычай оказывал сходное воздействие на язык туземцев
Никобарских островов. «У них в ходу,— рассказывает де Репсторф,— весьма
своеобразный обычай, который, должно быть, весьма мешает «делать историю»
или, во всяком случае, затрудняет передачу исторических фактов. Согласно этому
обычаю, опирающемуся на суеверия никобар-ских островитян, после смерти
человека его имя нельзя произносить! Соблюдается этот обычай со всей
строгостью. Если человек — что часто бывает — обладает именем со значением
«курица», «головной убор», «огонь», «дорога» и т. д., в будущем всеми силами
воздерживаются от употребления этих слов не только применительно к умершему,
но и в качестве названий указанных предметов. Эти слова отмирают, а для
обозначения соответствующих предметов никобарцы изобретают новые слова или
заменяют их вышедшими из употребления существительными на других диалектах
Никобарского или чужого языка. Этот странный обычай не просто вносит элемент
нестабильности в язык — он разрушает непрерывность общественной жизни и
делает летопись событий прошлого — если таковая возможна вообще — туманной
и ненадежной».
Другие' полевые исследователи также отмечали, что этот обычай подрубает корни
передачи исторических событий. «У индейцев-кламат,—делится своим
наблюдением мистер А. С. Гатшет,— нет ни одного исторического предания более
чем столетней давности. Причина проста: они неукоснительно выполняли закон,
запрещавший путем употребления имени покойного напоминать о его жизни и
деятельности. Этот закон соблюдался племенами Калифорнии и Орегона настолько
строго, что за его нарушение человек мог быть казнен. Одного такого обычая
достаточно, чтобы история стала" невозможной. Как можно написать историю без
имен?»
Впрочем, у многих племен естественная склонность человеческого ума в какой-то
мере ослабляет способность этого предрассудка сглаживать из памяти прошлое.
Время, стирающее самые живые впечатления, неизбежно выветривает из ума
первобытного человека след, который оставил в нем ужас перед таинством смерти.
По мере того как воспоминания о родных и близких тускнеют, первобытный
человек говорит о них все более и более охотно. Так что исследователь в силах
спасти грубые имена ушедших предков до того, как, подобно осенним листьям, они
сгниют в необозримой пропасти забвения. У части племен Виктории запрет на
употребление имен умерших остается в силе только на время траура; у одного
племени в районе Порт-Линкольн (Южная Австралия) он сохраняет силу на
протяжении многих лет. Обычай племени чинук (Северная Америка) «запрещает
упоминание имени умершего до тех пор, пока с момента его кончины не пройдет
много лет». У индейцев племени пуйаллуп через несколько лет после того, как
утрата изглаживается из памяти родственников, действие табу ослабевает, и, если
покойный был прославленным воином, в его честь может быть назван кто-то из его
правнуков. В этом племени интересующее нас табу распространяется
исключительно на родственников умершего. Миссионер Лафито, член ордена
иезуитов, рассказывает, что имя покойника или сходные с ним имена оставшихся в
живых пуйаллуп, так сказать, погребают вместе с телом, пока у родственников,
горе которых к тому времени притупилось, не возникло желание «выпрямить
дерево или поднять покойника из могилы». Это значило, что настал черед передать
имя умершего другому человеку, который и становился полноправным
воплощением покойного, потому что имя, согласно первобытной философии,
является существенной частью человека, возможно, даже его душой.
У лопарей, когда женщине приходило время рожать, во сне ей обычно являлся
предок или родственник, который сообщал о том, кто из умерших воплотится в
будущем ребенке и чье имя ему следует присвоить. Если такого сна не было, отец
или кто-то из родственников давал ребенку имя с помощью прорицания или по
совету колдуна. Конды празднуют рождение ребенка на седьмой день после родов.
На это торжество приглашают жреца и всех жителей селения. Чтобы определить
имя ребенка, жрец бросает в чашу с водой зерна риса, произнося над каждым
зерном имя умершего предка. Наблюдая за передвижением зерна в воде и за
поведением новорожденного, жрец устанавливает, кто из предков возродился в
ребенке. Обычно (по крайней мере, у севердых кондов это так) ребенок наследует
имя этого предка. У йоруба вскоре после появчения ребенка на свет жрец бога
прорицании Ифа выясняет дух какого предка воплотился в ребенке. Если, что часто
родители находятся в неведении относительно образа жизни 'предка, жрец
снабжает их необходимыми сведениями
Ta6u на имена правителей и других священных особ. После того как мы убедились,
что объектом суеверного страха первобытном обществе являются имена простых
смертных (живых и мертвых), нас не удивит, что принимаются строгие меры
предосторожности при пользовании именами правителей и жрецов Например, имя
короля Дагомеи держат в тайне, чтобы с его помощью какой-нибудь
злоумышленник не навредил правителю. Европейцам короли Дагомеи стали
известны не под своими настоящими именами, а под титулами, или «сильными
именами», как называют их туземцы. Дагомеицы полагают, что разглашение
«сильных имен» не приносит вреда, потому что, в отличие от имени, данного при
рождении, они не связаны со своими носителями неразрывно. Людям из царства
Гера под страхом смертной казни запрещено произносить имена своих правителей;
даже слова, похожие на них по звуку, заменяются другими. Как только умирает
вождь племени бахима в Центральной Африке, имя его тотчас же изымается из
языка, а если оно совпадает с названием какого-нибудь животного, то для
последнего незамедлительно подыскивается новое имя. Вождей, например, часто
зовут львами, так что после смерти каждого такого вождя для животного нужно
подбирать новое имя. Очень трудно узнать настоящее имя правителя Сиама,
потому что его держат в тайне из страха перед колдовством; произнесение этого
имени карается тюремным заключением. В обращении к местному царьку уместны
только такие пышные титулы, как «величественный», «совершенный», «высший»,
«великий император», «потомок ангелов» и т. д. Высшей степенью нечестия
считается в Бирме упоминание имени правящего монарха; подданные бирманского
короля не должны совершать этот грех, даже находясь вдали от родины. После
вступления его на трон, называют исключительно титулы короля.
Никто из зулусов не решится назвать по имени вождя племени или его предков или
произнести обычные слова, которые звучат сходно с табуированными именами или
просто напоминают их. В племени двандве был вождь по имени Ланга, что значит
«солнце». По этой причине солнце до настоящего времени зовут не «ланга», а
«гала», хотя со времени смерти вождя прошло более ста лет. Также в племени
кснумайо выражение «пасти скот» изменилось с алуса (или айуса) на кагеса,
потому что у-Майуси звали вождя племени. Имя верховного вождя зулусов было
табу у всех племен. Например, когда вождем зулусов был Панда, слово impando, то
есть «корень дерева», превратилось в слово пхао. Также слово «ложь» или
«клевета» стало произноситься не amacebo, a amakwata, потому что первое слово
Пирамида