желаний, от стремления к удовольствиям, к любви или к счастью, или к
чему-нибудь еще, и складываем все эти желания к Его ногам, жертвуя
ради Него всем, что мы имеем или надеемся иметь, потому что любим Его
больше, чем самих себя.
-- Очень странный способ для того, чтобы достигать исполнения
собственных желаний, -- сказала она.
-- А это делается вовсе не для исполнения собственных желаний, --
ответил я.
-- Тогда для чего же?
-- Просто из любви к небесному Отцу.
-- Но я не знаю никакого небесного Отца. Кто это?
-- Это Источник и Цель существования твоего друга. Это Тот, кем в
один прекрасный день снова станет твой друг, если сможет всегда
повторять Ему: "Да будет воля Твоя!".
-- Тот, которым он снова станет?
-- Да, потому что когда он соединяет свою волю с волей небесного
Отца, небесный Отец живет в его сердце, и оба они сливаются воедино.
-- Значит, небесный Отец -- это в действительности Истинная Сущность
моего друга?
-- Даже величайший из философов не смог бы выразиться более точно, --
подтвердил я.
-- Тогда я тоже люблю небесного Отца, прошептала Мерилин, -- и теперь
я целыми днями буду повторять Ему: "Да будет воля Твоя!".
-- Даже если Его воля разлучит тебя с твоим другом?
-- Как же она может разлучить меня с моим другом, если Отец -- это
его собственная Истинная Сущность?
-- Хотелось бы мне, чтобы все ангелы понимали всё так же, как и ты,
-- сказал я.
Но Мерилин уже отвернулась от меня, полностью погруженная в свои
думы, снова и снова повторяя с радостной улыбкой на лице: "Да будет
воля Твоя! Да будет воля Твоя!"
"Воистину, -- сказал я себе, -- продолжая свой путь вдоль светлой
линии, -- тот, кто поклоняется Отцу как Истинной Сущности своего
любимого, уже обрел душу".
Письмо XXXV
ЗА ТЕМНОЙ ЗАВЕСОЙ
1 мая 1915
Однажды ночью, когда умолк шум битвы, и полная луна освещала своими
лучами истоптанную землю, заполненные людьми окопы, по-весеннему
нежную зеленую траву и неброско раскрашенные цветы, я столкнулся
лицом к лицу с могущественным Существом, закутанным в темную мантию.
Неторопливой и величественной походкой двигалось оно вдоль передовых
позиций.
Увидев меня, существо остановилось. Остановился и я, пораженный его
грациозностью, высоким ростом и окружающим его ореолом царственности.
Его лицо было скрыто от меня.
-- Кто ты, -- спросил он, -- блуждающий здесь в этот час, как будто
погруженный в раздумья?
-- Я -- человек, которому о многом надо подумать, ответил я, а этот
час более всего подходит для размышлений.
-- И о чём же ты размышляешь?
-- О войне -- той, что под нами.
-- И о чём же ты думал, когда мы встретились?
-- Я думал о мире, -- сказал я, -- и спрашивал себя о том, как можно
остановить эту кровавую бойню.
-- Закономерный вопрос, -- сказало царственное Существо, -- быть
может, я смогу тебе чем-нибудь помочь.
-- Почему бы тебе не сбросить свое покрывало? -- предложил я. -- Я
привык видеть лица тех, с кем разговариваю.
Существо отбросило край мантии, закрывавший его голову, и я увидел
лицо, выражение которого даже затрудняюсь описать. В нем отражались
сила и злоба и еще странная красота, одновременно и недо-, и
сверхчеловеческая. На нем как бы застыли вечная боль и вечная борьба;
но в глазах горел огонь воли, поразивший меня своей силой.
-- Кто ты? -- спросил я.
-- Какая разница, кто я, -- ответило Существо. -- Я тот, кто пришел,
чтобы разрешить загадку, занимающую твои мысли.
Пирамида