В сумасшедших домах полным полно людей, мнящих себя царями, но вот
появляется новый пациент, который объявляет себя Царем царей. Так
вот, даже такие пациенты не так убеждены в своей царственности, как
убеждены в ней немцы. Если бы факты определялись одной только
убежденностью, эти люди действительно были бы царями. Но что же на
самом деле? Для самих себя -- они цари, столь же убежденные в том,
что немцы -- "превыше всех", как и те цари в соломенных венцах, что
сидят в сумасшедших домах.
Бесполезно спорить с царем в соломенном венце. Ведь у него в руках
неоспоримый аргумент -- корона из соломы. Разве вы сами не видите?
И если вы не приветствуете его надлежащим образом, он просто
отворачивается и уходит прочь.
Но даже "царя" из сумасшедшего дома можно вылечить и вернуть ему
здравый ум -- такой же, как у других людей. Именно этого я и желаю
Германии. И этого же желают Германии Учителя, ибо Германия занимает в
анналах Учителей высокое место. Царь в соломенном венце поддается
ложной идее собственной царственности, но не теряет свою душу. Он
остается бессмертным сыном Божьим. Его дух столь же чист, как мой или
ваш. Он лишь впал во временное заблуждение, как правило, вызываемое
чересчур долгими размышлениями над кажущимися несправедливостями и
неуважением. Нечто похожее происходит и с Германией.
Когда идея собственного превосходства начала отравлять разум этих
благородных людей, они еще не были великой нацией. Они чувствовали,
что с ними обращаются несправедливо и не проявляют должного уважения.
И единственной отдушиной для их уязвленного эгоизма остался мир
разума, где убеждение играет огромную роль. Они отвернулись от мира и
начали сплетать себе соломенные венцы. Они были царями, и каждый, кто
не замечал этого, был недостоин чести стать их другом.
Но затем, когда их помешательство стало буйным, пришел великий доктор
-- Война и изолировал их в сравнительно тесном пространстве; но
маленькие люди, которых они сбили с ног своим первым ударом, всё ещё
лежат, распростершись, на земле и пока не могут прийти в себя.
Потомкам этих царей придется возместить ущерб. Закон для наций ещё
более строг, чем закон для отдельных людей.
Кто осмелится заявить, что у государства нет никакой морали? Может
ли государство быть духовно подчиненным человеку? Не более чем
Планетарный Дух подчинен государству. Существует космическая мораль,
и каждого, кто нарушает её -- будь то государство или человек -- рано
или поздно ждет расплата. Карма -- это Закон.
Письмо XXXIV
СИЛЬФИДА И ОТЕЦ
29 апреля 1915
Вчера, проходя вдоль линии фронта, где стоит, сдерживая своего
могущественного противника, великая французская армия, и повсеместно
отмечая дух отваги и решимости, сливавшийся как бы в сплошную
бесконечную линию живого света, я вдруг заметил в надземных сферах
знакомое лицо.
Я остановился, очень обрадованный этой встречей, и сильфида -- а
я встретил именно сильфиду -- также остановилась, приветствуя меня
улыбкой.
Помните, в своей предыдущей книге я рассказал вам историю сильфиды по
имени Мерилин -- знакомую человека, изучавшего магию и жившего на rue
Vaugirard в Париже?
Именно Мерилин я повстречал тогда над той светлой линией, указывающей
путнику в астральных сферах место, где солдаты la belle France
сражаются и умирают за тот же самый идеал, что вдохновлял когда-то
Jeanne a'Arc -- выдворить из Франции чужеземцев.
-- Где твой друг и учитель? -- спросил я сильфиду, и она указала мне
вниз на окоп, от защитников которого явственно исходили излучения
решимости победить.
Я здесь для того, чтобы не расставаться с ним, -- сказала она.
-- Здесь ты тоже можешь разговаривать с ним? -- спросил я.
-- Я всегда могу с ним говорить, -- ответила она, -- все это время я
была ему очень полезна -- и ему, и Франции.
-- Франции? -- переспросил я с возрастающим интересом.
-- О, да! Когда его командир хочет узнать, что затевается на этом
участке фронта, он часто спрашивает об этом моего друга, а мой друг
спрашивает меня.
"Действительно, -- подумал я, -- французы очень вдохновенный
народ, если уж офицеры их армий ищут наставлений в царстве
невидимого! Разве не было похожих видений у Jeanne?"
-- А как ты сама добываешь нужную информацию? -- спросил я, подойдя
поближе к Мерилин, которая на этот раз выглядела гораздо более
серьезной, чем несколько лет назад, когда мы встретились в Париже.
-- Да, что тут особенного, -- ответила она, -- просто спускаюсь туда
и смотрю по сторонам. Я знаю, на что следует обращать внимание, это
он меня научил, -- а когда я приношу ему новости, он сторицей
вознаграждает меня тем, что дарит мне ещё большую любовь.
Пирамида