Мне случалось видеть недавних пришельцев в тот мир, и я узнавал их по
лицу и по речи, но впоследствии я уже не узнавал их: жившие в чувствах
добрых принимали облик прекрасный, а жившие в дурных - облик безобразный,
ибо дух человека сам по себе есть не что иное, как чувства любви его
(affectiones), а лицо или вид его есть внешний их образ. Лицо меняется
потому, что в той жизни нельзя, притворяясь, выказывать те чувства, которых
нет; нельзя принимать лицо или образ, противный господствующей любви своей.
Там все приводятся в такое состояние, что вынуждены говорить как мыслят, а
лицом и телодвижениями выражать то, чего хотят. Поэтому лицо каждого и
делается образом или выражением его внутренних чувств; поэтому также все
знавшие Друг друга в миру знаются и в мире духов, но не знаются более в раю
и в аду, как было сказано выше (н. 427).
458. Внешний образ лицемеров изменяется позже и медленнее, потому что
они долговременной привычкой усвоили себе способность слагать свои
внутренние начала (или нутро свое) в подражание добрых свойств; поэтому они
долго не являются в безобразии своем. Но как притворство их постепенно
разоблачается и внутренние начала духа их располагаются по образу их чувств,
то сами они и становятся безобразнее всех прочих. Лицемерами называются
люди, ведущие ангельские речи, но внутри себя признающие одну только
природу, отрекаясь от всего Божественного, от церкви и небес.
459. Образ человека после смерти тем прекраснее, чем он глубже любил
Божественные истины и более жил по ним, потому что по любви этой и по жизни
его отверзаются и образуются внутренние начала всякого человека. Чем
господствующая любовь глубже и внутреннее, тем она сообразнее с небесами и
тем изящнее сама внешность ее или образ. Поэтому ангелы самых внутренних
небес прекраснее всех прочих: они выражают образ небесной любви. Любившие
Божественные истины только наружно и жившие согласно этому менее прекрасны
собой, потому что внешнее добро их едва только мелькает светом на лице их;
внутренняя, небесная, любовь не просвечивает из внутренних начал их, а
следовательно, и нет на них небесного образа. В лицах их, не одухотворенных
внутренней жизнью, есть как бы что-то темное, мрачное. Словом, всякое
совершенство растет восходя внутрь и уменьшается нисходя ко внешнему, в той
же мере растет и убывает внешний образ красоты. Я видел лики ангелов третьих
небес: никогда и никакое искусство живописца не в силах придать краскам
своим что-либо похожее на этот свет и блеск, достигнуть тысячной доли этого
жизненного света. Только лица ангелов низших небес могут быть изображены с
некоторым сходством.
460. Объявлю напоследок еще одну тайну, до сих пор никому не известную:
всякое благо и истина, исходя от Господа и образуя небеса, являются в образе
человеческом, и притом не только в целости и высшей степени своей, но и во
всех частях и в малейшей степени. Образ этот проникает всякого, кто приемлет
от Господа благо и истину, почему всякий на небесах и сам принимает образ
этот по мере приема благ и истин. Вот почему небеса себе подобны как в
целости, так и в частностях и образ человеческий свойствен всему цельному,
как каждому обществу, так и каждому ангелу (см. н. 59-86). К этому должно
еще прибавить, что тот же образ свойствен и каждой отдельной мысли
ангельской, исходящей от небесной любви, но тайна эта едва ли постижима для
человека, хотя ясно постигается ангелами, пребывающими в небесном свете.
Человек после смерти вполне сохраняет чувства, память,
мысли и любовь (affectiones), принадлежавшие ему в миру,
покидая одно только земное тело свое
461. Множество опытов убедили меня в том, что человек, перейдя из
природного мира в духовный, т.е. умирая, уносит с собой все свое, т.е. все,
что принадлежит ему как человеку, кроме одного только земного тела своего.
Вступая в духовный мир, или в посмертную жизнь, человек обретается в таком
же теле или образе без всякого видимого различия, по крайности сам он не
видит и не чувствует никакой разницы, но тело его уже духовное, отрешенное и
очищенное от всего земного. А если духовное осязает и видит что-либо
однородное, духовное же, то это точно то же, как бы природное осязало и
видело предмет природный. Поэтому человек, обратясь в духа, не замечает
никакой перемены, не знает, что скончался, и считает себя все в том же теле,
в каком был на земле. У человека-духа те же внешние и внутренние чувства,
какие были даны ему на земле: он видит, как прежде, слышит и говорит, как
прежде, познает обонянием, вкусом и осязанием, как прежде. У него такие же
наклонности (affectiones), желания, страсти, он думает, размышляет, бывает
чем-либо затронут или поражен, он любит и хочет, как прежде; кто любил
заниматься ученостью, читает и пишет по-прежнему.
Словом, перейдя от одной жизни к другой, из одного мира в иной, человек
как будто перешел только из одного места в другое, унося с собой все, что в
нем было своего, человеческого, в такой мере, что никак нельзя сказать,
чтобы человек после смерти своей, касающейся только земного тела его,
что-либо утрачивал. При нем остается даже природная память его, он помнит
все, что, живя на земле, слышал, видел, читал, чему учился, что думал с
первого детства своего до конца земной жизни. Природные же предметы, которые
вообще не могут быть восстановлены в духовном мире, покоятся в памяти его,
как они покоятся и в человеке, когда он не думает о них. Но даже и эти
предметы соизволением Господним восстанавливаются (в памяти), о чем, как и
вообще о состоянии памяти нашей после смерти, будет говориться ниже. Человек
чувственный не может понять и поверить, чтобы таково было состояние его
после смерти, потому что чувственный человек не может мыслить иначе как
по-природному, даже о предметах духовных, а потому чего он не чувствует,
т.е. не видит телесными глазами и не ощущает руками, то отрицает и тому не
верит, как говорит Иоанн о Фоме (20. 25, 27, 29). О чувственном человеке -
см. н. 267.
462. За всем тем, однако, велика разница между жизнью человека в мире
духовном и жизнью его в мире земном, или природном, как в отношении внешних
чувств (sensus) и их наклонностей (affectiones), так и в отношении чувств
(sensus) и наклонностей (affectiones) внутренних. У жителей небесного
царства внешние чувства (sentiunt) несравненно тоньше, слух и зрение их
стоят на высшей степени, и размышления их более мудры, ибо они видят при
свете небесном, который многими степенями превосходит свет земной (н. 126),
а слышат посредством духовной атмосферы, которая также многими степенями
превосходит земную. Разницу между внешними чувствами того и другого
состояния сравнить можно с различием между ясным небом и темным туманом или
между полуденным светом и сумерками.
Свет небесный как Божественная истина до того изощряет зрение ангелов,
что они видят и ясно различают мельчайшие предметы; к тому же внешнее зрение
их отвечает внутреннему, или разуму, ибо то и другое зрение сливается у
Пирамида