вводить в искушение. Однобокий созерцатель оставляет несделанными
множество вещей, которые ему следовало сделать. Но это возмещается тем,
что он воздерживается и от совершения действий, которые ему не следовало
совершать. Суммарное зло, как заметил Паскаль, значительно уменьшилось бы,
если люди смогли бы лишь научиться тихо сидеть у себя дома. Созерцатель,
восприятие которого очищено, не должен оставаться дома. Он может
заниматься своим делом, с полным удовлетворением видя часть божественного
Порядка Вещей и являясь его частью, так что он никогда не войдет в
искушение опуститься до того, что Трахерн называл "грязными Приемами сего
мира". Когда мы ощущаем себя единственными наследниками вселенной, когда
"море течет в наших жилах... а звезды-наши брильянты", когда все сущее
воспринимается как бесконечное и святое, какие мотивы могут быть у нас для
алчности и самоутверждения, для погони за властью или наскучившими формами
наслаждения? Маловероятно, что созерцатели станут аферистами, сводниками
или пьяницами; они, как правило, не проповедуют нетерпимость и не
развязывают войн; не находят необходимым воровать, мошенничать или
угнетать бедняков. А к этим грандиозным негативным добродетелям мы можем
добавить еще одну, которая, будучи трудно определимой, как позитивна, так
и важна. Архат и квиетист не могут практиковать созерцание во всей его
полноте. Но если они его вообще практикуют, они могут вернуться со
свидетельствами, проливающими свет на иную, трансцендентную страну разума,
А если они практикуют его в высшей мере, они станут каналами, по которым
некое благотворное влияние сможет течь из этой страны в мир затемненных
"я", хронически умирающих от его нехватки.
Между тем, по просьбе исследователя, я обратился от портрета Сезанна
к тому, что происходит у меня в голове, когда я закрываю глаза. На сей раз
внутренний пейзаж, оказался на удивление бедным. Поле зрения было
заполнено ярко окрашенными, постоянно меняющимися структурами, сделанными,
по-видимому, из пластмассы или эмалированной жести,
- Дешево,- прокомментировал я,- Тривиально. Вроде вещей в
пятнадцатицентовой лавке.
И весь этот хлам существовал в некой замкнутой, стесненной вселенной.
- Словно находишься в трюме корабля,- сказал я.- Пятнадцатицентового
корабля.
А пока я смотрел, становилось ясно, что этот пятнадцатицентовый
корабль каким-то образом связан с человеческими претензиями. Эти удушающие
внутренности грошового корабля являлись моим собственным, личным "я", Эти
сделанные на скорую руку мишурные мобили из жести и пластмассы были моим
личным вкладом во вселенную.
Я ощущал, что урок должен быть благотворным, но, тем не менее,
пожалел, что он преподнесен в такой момент и в такой форме. Как правило,
принявший мескалин открывает внутренний мир как явную данность, как
самоочевидную бесконечность и святость, как тот преображенный внешний мир,
который я увидел с открытыми глазами. С самого начала мой случай был
совершенно иным, Мескалин на время наделил меня способностью видеть нечто
с закрытыми глазами. Но он не смог, или, по крайней мере, на сей раз ему
не удалось, открыть внутренний пейзаж, хотя бы отдаленно сравнимый с моими
цветами, стулом и брюками "вовне". Внутри же он позволил воспринять не
Драхмакаю в образах, а свой собственный разум; не архетипическую
Таковость, а набор символов-другими словами, самодельный заменитель
Таковости.
Большинство людей, обладающих мысленным видением, преображаются
мескалином в визионеров.
Некоторым из них-и, вероятно, они более многочисленны, чем обычно
предполагается,- преображения не требуется: они все время являются
визионерами, Ментальный вид, к которому принадлежал Блейк, довольно широко
распространен даже в урбанистически-индустриальном обществе настоящего
времени, Уникальность поэта-художника состоит не в том факте (цитируя
"Описательный каталог"), что он на самом деле видел "тех удивительных
оригиналов, называемых в Священном Писании херувимами". Она состоит не в
том факте, что "эти удивительные оригиналы, зримые в моих видениях, были -
по крайней мере некоторые - высотой в сто футов... и все имели
малопонятный мифологический смысл". Она единственно состоит в способности
передать словами или (почему-то менее успешно) линией и цветом, на худой
конец, хоть некий намек на чрезвычайно необычное переживание. Бездарный
визионер может воспринимать внутреннюю реальность, не менее потрясающую,
прекрасную и значительную, нежели мир, который зрил Блейк. Но ему всецело
не достает способности выразить увиденное в литературных или пластических
символах,
Исходя из религиозных свидетельств и уцелевших памятников поэзии и
пластических искусств совершенно ясно, что в большинстве эпох и у
большинства народов люди придавали большую важность духовному ландшафту,
нежели объективно существующему, и ощущали, что увиденное с закрытыми
глазами обладает духовно более высокой значимостью, нежели видимое с
открытыми глазами. Причина? Хорошая осведомленность порождает презрение, а
проблема выживания по насущности располагается в диапазоне от хронически
скучной До мучительной, Внешний мир, который мы видим, просыпаясь каждое
утро, является местом, где мы волей-неволей должны пытаться обустроить
свою Жизнь. Во внутреннем же мире нет ни труда, ни Монотонности, Мы
посещаем его лишь в снах и грезах, и его диковинность заключается в том,
что мы в двух последовательных случаях не находим один и тот же мир. Тогда
не удивительно, что человеческие существа в своих поисках божественного
главным образом предпочитали смотреть внутрь! Главным образом, но не
всегда. В искусстве не менее, чем в религии, даосисты и дзэн-буддисты
смотрели за видения, на Пустоту, а через Пустоту-на "десять тысяч вещей"
объективной реальности, Благодаря своей доктрине воплощенного Слова
христиане с самого начала должны были стать способными принять сходную
установку по отношению к окружающей их вселенной. Но они обнаружили, что
из-за доктрины Грехопадения сделать это очень тяжело, Как в настоящее
время, так и триста лет назад выражение радикального отрицания мира и даже
проклятия мира было ортодоксальным и понятным. "Мы вообще не должны
удивляться в Природе ничему, кроме Воплощения Христа". В семнадцатом
столетии фраза Лальмана, по-видимому, имела смысл. Сегодня от нее веет
безумием.
В Китае подъем пейзажной .живописи до положения главной формы
искусства имел место около тысячи лет назад, в Японии - около шестисот, а
в Европе - около трехсот лет назад. Приравнивание Дхармакаи ограде было
сделано теми дзэнскими учителями, которые соединили даосский натурализм с
буддистским трансцендентализмом, Поэтому только на Дальнем Востоке
пейзажисты сознательно считали свое искусство религиозным. На Западе
Пирамида