что я была с ней, говорила она, я прошла обширную практику в
тяжелой психологии мира нагваля. Поэтому любые детальные
инструкции, которые она могла мне сейчас преподнести, фактически
были подробным напоминанием о пути воина.
-- На пути воина женщина не чувствует себя важной, -- продолжала
она, словно декламируя что-то заученное наизусть, -- так как важность
смягчает неистовство. На пути воина женщины свирепы. Они
остаются неистово беспристрастными при любых условиях. Они не
требуют ничего, но готовы дать себе все, что угодно. Они неистово
ищут сигнал из души вещей в виде доброго слова, уместного жеста; и
когда они находят его, то выражают свою благодарность, удваивая
свое неистовство.
На пути воина женщины не рассуждают. Они неистово
стушевываются для того, чтобы слушать и наблюдать, поэтому они
могут покорять и быть покорными своим победителям, или быть
побежденными возвеличены поражением.
На пути воина женщины не сдаются. Они могут быть побеждены
тысячи раз, но они никогда не сдаются. И превыше всего, на пути
воина женщины свободны.
Не смея перебивать ее, я продолжала очарованно смотреть на
Флоринду, хотя и не совсем понимала то, о чем она говорит. Я
почувствовала острое отчаяние, когда она остановилась, будто ей
нечего было больше мне сказать. Совершенно не желая того, я
бесконтрольно расплакалась. Я знала, что то, о чем она говорит, не
поможет мне решить свои проблемы.
Она позволила мне поплакать немного, а затем рассмеялась.
-- Ты на самом деле плачешь! -- недоверчиво воскликнула она.
-- Ты самая бессердечная и бесчувственная из всех, кого я встречала, -
- сказала я сквозь рыдания. -- Ты готова отправить меня бог знает
куда, и даже не говоришь, что мне там делать.
-- Но я уже сделала это, -- сказала она, спокойно улыбаясь.
-- То, что ты сказала, не имеет значения в реальной жизненной
ситуации, -- сердито возразила я. -- А сама ты выглядишь, как
диктатор, который выкрикивает с трибуны лозунги.
Флоринда весело смотрела на меня.
-- Ты будешь удивлена, как много пользы можно извлечь из этих
глупых лозунгов, -- сказала она. -- Но сейчас давай придем к
соглашению. Я никуда не гоню тебя. Ты женщина на пути воина, ты
вольна делать все, что пожелаешь, и ты знаешь это. Ты еще не поняла,
что мир нагваля повсюду. Я не учитель для тебя; я не наставник для
тебя; я за тебя не отвечаю. Только ты за себя в ответе. Самой трудной
вещью, которую следует понять о мире нагваля, является то, что он
предлагает полную свободу. Но свобода не освобождает.
Я взяла тебя под свое крылышко из-за того, что у тебя есть
естественная способность видеть все так, как оно есть, ты можешь
убрать себя из ситуации и увидеть в этом нечто удивительное. Это
дар; ты была рождена такой. Для обычных людей требуются годы,
чтобы убрать себя из своих затруднений с самим собой и обрести
способность видеть в этом нечто удивительное.
Не считаясь с ее похвалой, я продолжала беспокоиться. В конце
концов она успокоила меня, пообещав, что перед моим отъездом даст
мне подробную информацию, какую я только пожелаю.
Я ждала ее в зале ожидания аэропорта, но Флоринда не пришла.
Удрученная и переполненная жалостью к себе, я дала волю своему
отчаянию и разочарованию. Под любопытными взорами прохожих я
села и заплакала. Я не чувствовала себя такой одинокой никогда
раньше. Все, о чем я могла думать тогда, так это только о том, что
никто не пришел проводить меня, никто не помог мне нести мои
чемоданы. Я всегда пользовалась услугами родственников и друзей,
провожавших меня.
Флоринда предупреждала меня, что любой, кто выбрал мир нагваля,
должен быть готов к неистовому одиночеству. Она ясно выразилась,
что для нее одиночество означает не уединенность, а физическое
состояние уединенности.
3
Я никогда себе не представляла, какой защищенной была моя жизнь.
В комнате отеля в Каракасе, одна и без каких-нибудь идей о том, что
делать, я только сейчас испытала одиночество, о котором говорила
Флоринда. Единственное, что я могла еще делать -- это сидеть в
кровати и смотреть телевизор. Я не желала касаться своих чемоданов
и даже подумывала улететь обратно в Лос-Анджелес. Моих родителей
в это время в Венесуэле не было, а с братьями я не смогла
созвониться.
Только после огромного усилия я начала распаковывать свои вещи. И
вдруг нашла записку, написанную Флориндой; она была аккуратно
спрятана внутри пары сложенных брюк. Я жадно прочла ее.
"Не беспокойся о мелочах. Если имеешь убеждение, то мелочи
склонны подчиняться обстоятельствам. Твоим планом может быть
следующее. Выбери что-нибудь и назови это началом. Затем иди и
стань лицом к началу. Встав лицом к лицу с началом, позволь ему
сделать с собой все, что угодно. Я надеюсь, что твои убеждения не
позволят тебе выбрать начало с причудами. Смотри на вещи реально и
скромно. Начни это сейчас!
Для начала можешь делать все, что хочешь".
Обретя решительность Флоринды, я взяла телефон и набрала номер
моей старой подруги. У меня не было уверенности, что она еще живет
в Каракасе. Вежливая дама, ответившая мне, дала несколько других
номеров, так как моя знакомая недолго жила по этому адресу. Я
начала звонить всем, кого знала, мне нельзя было останавливаться.
Начало овладело мной. В конце концов я нашла супружескую пару,
которую знала с детства. Это были друзья моих родителей. Они
захотели увидеть меня немедленно. Собираясь на свадьбу, они
настояли на том, чтобы я присоединилась к ним. Они уверяли меня,
что все будет хорошо.
На свадьбе я встретила бывшего священника-иезуита, который был
антропологом-любителем. Мы проговорили с ним много часов
подряд. Я рассказала ему о своем интересе к антропологическим
изысканиям. Как будто ожидая от меня этого, он начал излагать
Пирамида