было ничего иллюзорного. Когда я спросила его о хорошо известной
уникальности, которая делала его нагвалем, он предъявил по
видимости простую, и все же совершенно сложную идею, в стиле
объяснения того, что он делал, и того, кем он был. Он рассказал мне,
что нагвальство начинается с двух несомненных фактов: факта того,
что люди являются необычными существами, живущими в
необычайном мире; и факта того, что ни при каких обстоятельствах ни
человек, ни мир не могут считаться доказанными и определенными.
Он сказал, что из этих простых предпосылок вырастает простой
вывод: нагвальство срывает одну маску и немедленно надевает
другую. Нагвали срывают маску, которая позволяет нам видеть себя и
мир, в котором мы живем, как нечто обычное, неприхотливое,
предсказуемое и повторяющееся; они надевают вторую маску, ту,
которая поможет нам увидеть себя -- и наше окружение -- как
потрясающие события, которые расцветают только на краткий миг и
никогда не будут повторены вновь.
После встречи с этим незабываемым нагвалем у меня был момент
нерешительности и колебаний, исключительно благодаря страху,
который я почувствовала при пересмотре подобного впечатляющего
примера. Я хотела убежать от нагваля и его предметов поиска, но не
смогла сделать это. Немного позже я сделала решительный шаг и
присоединилась к нему и его партии.
Но это не рассказ о нагвале, хотя его идеями и влиянием отмечено все,
что я делала. Не мое дело писать или даже упоминать о нем. Есть
другие в его группе, кто делает это.
Когда я присоединилась к нему, он устроил мне в Мексике встречу с
необычайной и поразительной женщиной -- возможно, она была самой
осведомленной и влиятельной женщиной в его группе. Ее звали
Флоринда Матус. Несмотря на ее одежду скучно-однообразного цвета,
она имела врожденное изящество высокой и тонкой женщины. Ее
немного бледное лицо, худощавое и строгое, было увенчано косой
светлых волос и привлекало большими светящимися глазами. Ее
хриплый голос и радостный смех успокоили мой необоснованный
страх перед ней.
Нагваль оставил меня на ее попечение. Я сразу же спросила
Флоринду, была ли она сама тоже нагвалем. Как-то загадочно
улыбаясь, она уточнила определение этого слова: "Быть колдуном,
магом или ведьмой не означает быть нагвалем. Но любой из них
может стать им, если он или она примут ответственность и поведут
группу мужчин или женщин, вовлеченных в определенный поиск
знаний".
Когда я спросила ее, что представляет собой этот поиск, она ответила,
что этим мужчинам или женщинам надо найти вторую маску, которая
помогла бы им увидеть себя и мир такими, какими мы действительно
являемся -- потрясающими событиями.
Но здесь не будет рассказа о Флоринде, несмотря на то, что эта
женщина наставляла меня в каждом действии, которое я выполняла.
Это скорее рассказ об одной из многих вещей, которые она заставила
меня делать.
-- Для женщины поиск знания в самом деле очень любопытная вещь, -
- сказала мне однажды Флоринда. -- Мы проходим здесь через
странную уловку.
-- Почему это так, Флоринда?
-- Потому что женщина в действительности этого не хотят.
-- Я хочу.
-- Ты говоришь, что хочешь. В действительности ты не хочешь этого.
-- Я здесь, с тобой. Разве это не говорит о моем желании?
-- Нет. Случилось так, что ты понравилась нагвалю. Его
индивидуальность одолела тебя. Я сама такая же. Я была ошеломлена
предшествующим нагвалем. Он был самым неотразимым магом.
-- Я допускаю, что ты права, но лишь отчасти. Я хочу участвовать в
поиске нагваля.
-- Я не сомневаюсь в этом. Но этого недостаточно. Женщинам
необходимы некоторые особенные уловки, чтобы добраться до сути
самих себя.
-- Какие уловки? О какой сути самой себя ты говоришь, Флоринда?
-- Если внутри вас есть что-то, о чем вы не знаете, например, скрытые
резервы, неожиданная наглость и коварство, или благородство души в
минуты горя и боли, это должно выйти, когда мы сталкиваемся с
неизвестным, оставаясь одинокими, без друзей, без привычных групп,
без поддержки. Если при таких обстоятельствах из вас ничего не
вышло, значит, у вас ничего и нет. И прежде, чем сказать, что ты
действительно жаждешь поисков нагваля, определи для себя, имеется
ли что-нибудь внутри тебя. Я требую, чтобы ты сделала это.
-- Я не думаю, что получу какую-то пользу, проверяя себя.
-- Тогда вот мой вопрос: можешь ли ты жить без знания того, имеется
или нет что-либо скрытое внутри тебя?
-- Но что, если я одна из тех, у кого ничего нет?
-- Если это так, тогда я задам тебе свой второй вопрос. Можешь ли ты
продолжать жить в мире, избранном тобой, если ты не имеешь ничего
внутри себя?
-- Почему же, конечно, я могу продолжать быть здесь. Я уже
присоединилась к тебе.
-- Нет, ты только думаешь, что избрала мой мир. Избрание мира
нагваля -- это не просто тема для разговора, как у тебя. Ты должна
доказать это.
-- Как, по-твоему, я могу это сделать?
-- Я дам тебе намек. Ты не последуешь ему, но если все же захочешь,
поезжай одна туда, где ты родилась. Ничто не может быть лучше и
легче, чем это. Иди и возьми свой шанс, каким бы он ни был.
-- Но твой совет непрактичен. У меня нет добрых чувств к этому
месту. Я не смогу оставаться там в хорошем состоянии.
-- Тем лучше; шансы будут против тебя. Именно поэтому я и выбрала
твою родину. Женщине не нравится быть слишком обеспокоенной;
если она заботится о вещах, она связана. Докажи мне, что ты не
поступишь таким образом.
-- Посоветуй мне, что я должна делать в этом месте?
-- Будь собой. Делай свою работу. Ты говорила, что ты хочешь стать
антропологом. Будь им. Что может быть проще?
Пирамида