таким
образом, я все больше привязывался к Гришиному
физическому
телу, и я еще не имел подобного опыта инородного вживления
души
на столь продолжительный срок, и потому не мог предвидеть,
во
что это все выльется, ведь не исключена была возможность,
что
моя инородная душа, насильственно вживленная в
тело
председателя кооператива, примет его, как благодатную
почву, и
пустит корни, но чувственные корешки уже появились,
как
очертания моей теперешней грусти. "Вот так, -- подумал я,
--
могу остаться Гришей".
И тут произошло вот уж совсем неожиданное: среди
туманной
суеты прохожих, среди хаотичного их движения, в
густоте
уличного шума промелькнуло поодаль от меня, как некий
знакомый
сгусток, напряжение, и оно обозначилось,
активизировалось в
моей памяти раньше, чем я это смог проанализировать, мне
ничего
не оставалось, как ринуться за своей импульсивностью, что
за
маленьким ребенком-шалуном, и стеснительно оправдывать
ее
поведение
-- Золотов! -- не успев подумать, окликнул я человека
в
старом подранном костюме, совершенно обвисшем на его
довольно
упитанном теле. Он стоял и крикливо рекламировал газету.
-- Самая клеветническая газетенка! -- подкрякивал
он
голосисто, потрясая пачкой газет у себя над головой. --
Берите,
покупайте, самая дешевая газетенка в городе!
Некоторые из прохожих неохотно, но останавливались:
кто-то
поглазеть на газетчика, а кто-то и вступить в
перерекания с
ним, подбросить ему какое-нибудь испачканное слово,
другой
останавливался, чтобы купить.
Золотов, продолжая выкрикивать и одновременно на
ходу
реализовывать свой товар, впился в меня глазами, лишь
на
мгновение отводя их, присматривая за публикой.
-- Что-то я вас не припомню, -- озадаченно говорнул
он в
мою сторону между рекламным слововоротом, -- откуда мы
знакомы?
-- Я пристально слежу за молодой литературой, и с
вашими
стихами я тоже немного знаком, -- начал оправдываться я, но
уже
понимая, что эта встреча мне не помешает, а наоборот, есть
еще
одна возможность укоротить астральную волю Магистра --
Остапа
Моисеевича, ибо я тут же припомнил обстоятельства,
некогда
столкнувшие меня с этим газетчиком.
-- Вы читали мои стихи в сборнике? -- как-то
особенно
сладко произнеся слово "сборник", поинтересовался
Золотов,
видимо, до сих пор это был его единственный наиболее
весомый
выход в печать.
-- Да, -- тут же соврал я, потому что знаком я был
со
стихами газетчика только по одному тому
злополучному
четверостишию, изуродованному на астральном экране
опечатками,
хорошо продуманными астральной шайкой, дабы
остановить
стихотворца в развитии и направить его образ жизни,
наполнить
творческим опустошением, деградацией и печальной
запущенностью
в окружении необъяснимых, неведомо откуда сгущающихся
невзгод.
В прошлый раз Золотов улизнул от меня, его
судьба
отшарахнулась от помощи, а мы бы могли помочь друг другу
еще
тогда, но теперь я не собирался упустить возникший
случай
поправить это дело.
-- А правда, хороший сборник, -- подбодрился
Золотов,
Пирамида