Сгусток моего воображения сосредоточенно завис
неподалеку
от городской тюрьмы. Теперь я отрешенно
рассматривал
энергетическую картинку многоэтажной темницы человеческих
душ.
Я видел, как одни из них прозревали, задумываясь над
жизнью,
другие метались всем своим земным телом, изламываясь
по
камерам, и выискивали, ожидали лазейки свободы, а
третьи
начинали презирать мир земли и даже кое-кто из последних
швырял
свое физическое тело на ледяные, пористые стены
одиночной
камеры, с раздробленными в некоторых местах
бетонными
окровавленными шипами. Я искал Люду, Людочку, как называл
ее
Купсик.
Но в самом деле! Где же она?.. Я же точно знал: Люду,
ее
астральное тело воруют именно отсюда!.. Но это же
мужская
тюрьма...
В камере номер сорок пять сидело четверо
заключенных.
Точно, я не сомневался, Людочка должна находиться здесь.
"Но тогда как же так! -- недоумевал я. -- Мужская
тюрьма,
в камере одни мужчины, но девушку воруют все-таки отсюда!"
-- Было и у меня на свободе... Все было... --
заунывно
произнес погрустневший Пахан и, невесомо помолчав,
заговорил
дальше: -- И четырнадцатилетних девочек трахал, и паскудам
с
вок-зала сосать давал, и бабки шелестели по ветру...
-- У меня ведь моя дочурка тоже сидит в колонии, ей
сейчас
пятнадцать, -- на тяжелом выдохе бессильно высказал Косой.
--
Ох, и набухались, помню, однажды!.. За поселком, на
полянке...
Был я, мой братан и она, Маринка!.. Ей тогда еще
четырнадцати
не исполнилось. В этот, как его, волейбол играли... --
Косой
помолчал, словно прикидывая что-то. -- Поиграли, на
травке
развалились, классно под солнышком разнежились! Братан
зачал
шарить груди у Маринки, шепчет все, ножки, мол, у твоей
пискли
хорошенькие. А она, сучка, лежит и балдеет, как же,
мужик
ласкает! Потом смотрю, а он ее уже сосет вовсю! Юбку
заголил...
Орала, как резаная, искусала братану плечи, стерва! А потом
и я
на нее залез о кости погреметь, меня не кусала,
соплями
шмыгала, выла, но терпела, как-никак, отец все-таки!
-- Да-а... -- протянул Полковник. -- Житуха сложная
штука,
я вот когда служил, долго разбирался, кто же прав, а кто
же
нет. И все-таки пришел к тому, что как ты поступаешь,
так и
должно быть на этой заподлистой земле дураков!... Бывало,
все
бумажки перекладываешь, крысой конторской себя
чувствуешь, а
все одно, хочется тебе хорошо жить! Вот и врал, и
лебезил,
объе...л кого придется... Да-а... Житуха сложная штука...
-- А я хотел бы снова стать ребенком... --
обнаружился в
молчаливом проеме четвертый голос. Четверо
арестованных,
заключенных в камеру голоса, четверо скованных не только
телом,
но и застенками души, присутствовали рядом друг с
другом,
поодаль уже долгое время, и могли они всего
лишь
переговариваться, обитая в тупичках своих мирских
тел,
осмысливая эти тупички. Но нет. Они не осмысливали
тупички
своих мирских тел, скорее, они осмысливали тупик своей
камеры и
с наслаждением думали и стремились в более заманчивый
тупик,
тупик немых, отрешенных друг от друга земных форм...
Они никак не могли понять, не хотели осмыслить
свою
истинную тюрьму -- тело... Металлический хруст в замке
заставил
Пирамида