Во-вторых, это «идолы пещеры». Каждый человек в силу своих
индивидуальных особенностей, порожденных характером его психического
склада, привычек, воспитания, атмосферы, в которой он жил, и множеством
других обстоятельств имеет свойственный только ему угол зрения на мир. «Свою
собственную пещеру, которая разбивает и искажает свет природы». Так одни умы
боле склонны видеть в вещах различия, другие – сходство. Первые схватывают
самые тончайшие оттенки и частности, вторые улавливают незаметные другим
аналогии и создают неожиданные обобщения. И тех, и других «идолы пещеры»
толкают в крайности, не имеющие ничего общего с действительным
постижением Истины.
Первые две группы «идолов» являются врожденными. Далее идут «идолы»
приобретенные. Бэкон называет их «идолами рынка» и «идолами театра».
Первые проникают в сознание из естественной связи и отношения людей между
собой, из стихийно навязанных этим общением штампов расхожего
словоупотребления. Давление этих «идолов» особенно сказывается тогда, когда
новый опыт открывает для слов значение, отличное от того, которое приписывает
им старая традиция, когда старые ценности теряют смысл и старый язык
символов уже не может быть общепонятным. В такие моменты то, что должно
объединять людей и являться фактором их взаимопонимания, обращает свою
силу против разума.
«Идолы театра», это слепая вера в авторитеты и каноны. Одержимые такого
рода «идолами», стараются заключить все многообразие и богатство мира в
односторонние схемы абстрактных конструкций. Так продукты
интеллектуальной деятельности людей отделяются от них и в дальнейшем уже
противостоят им как нечто чуждое и господствующее над ними.
Все, высказанное великим мыслителем в то далекое от нас время, остается
актуальным и по сей день. Единогласие в философских и научных мнениях
далеко не всегда основывается на свободе суждений и исследований. Чаще оно
программируется авторитетом. Тому, кто, не отрицая общих достижений
человечества, в то же время не боится идти своим собственным путем, кто желает
максимально приблизиться к пониманию Истины, следует придерживаться
хорошо известного правила: «Во всем сомневайся, ничего не отрицай!» Не
забывайте, что сегодняшняя мудрость еще вчера считалась безумием. А то, что
сегодня зовется безумием, почиталось за мудрость вчера.
«Истина», это всегда соединение крайностей, с
перекосом в ту или другую сторону, (либо в
равных пропорциях), плюс некоторое количество
«иных» воззрений на данную тему, и плюс опре-
деленный элемент неизвестности. Понимающий
это, свободен от искушения впасть в иллюзию
всезнания, абсолютизации мнимых «истин», а в
итоге оказаться у Судьбы в дураках…
В 60-х годах нашего столетия американский историк и философ Томас
Сэмюэл Кун выдвинул теорию научных парадигм. Историю науки он
рассматривал, (и не без основания!), как постоянную конкурентную борьбу
сменяющих друг друга различных научных сообществ – парадигм. Парадигмы,
это особые образцы научной деятельности, (экспериментальной,
методологической, теоретической, мировоззренческой и др.), своего рода
«модели объяснения», или «дисциплинарные матрицы». Возникая в
определенных исторических условиях и будучи в состоянии объяснять и
предсказывать те или иные явления лучше всех прочих систем знаний, данная
парадигма образует вокруг себя определенный круг ученых, которые и
составляют это научное сообщество.
Какое-то время парадигма является господствующей, преобладающей надо
всеми остальными. Однако очень скоро наступает ее кризис, вызванный обилием
накопившихся «аномальных» фактов или проблем, неразрешимых в ее рамках.
Тогда начинают создаваться новые парадигмы, которые яростно и ревниво
оспаривают друг у друга право первенства. Кризис разрешается победой одной из
них, что знаменует начало нового «нормального» периода, и весь процесс
повторяется заново. Полное торжество новой парадигмы наступает только тогда,
когда представители старых парадигм сойдут со сцены, а на их место придут
молодые ученые, с легкостью воспринимающие новые идеи.
Лично мне, здесь вспоминаются не Галилео Галилей или Джордано Бруно,
гонимые и уничтожаемые церковниками, но скорее Гиббс, Майер или Больцман.
Словом те, кого травили и высмеивали «свои же». Так Майер, в обстановке
травли и одиночества, пытаясь покончить жизнь самоубийством, выбросился из
окна, (правда, остался жив). А вот Больцману свести счеты с жизнью удалось, и
его идеи получили признание только спустя несколько лет после его
самоубийства.
«Друг мой, — признавался перед смертью Ломоносов академику Штелину, —
я вижу, что должен умереть, и спокойно и равнодушно смотрю на смерть; жалею
только о том, что не мог я совершить всего того, что предпринял я для пользы
отечества, для приращения наук и для славы академии, и теперь при конце жизни
моей должен видеть, что все мои полезные намерения исчезнут вместе со мной».
Примерно то же самое писал и П. Н. Лебедев, известный русский физик.
Прошло полтора столетия со времен Ломоносова, но «ломоносовские» условия
работы, «когда сотнями гибнут творческие замыслы и великие идеи, а если что и
достигается, то достигается вопреки им», сохранились. Нельзя не вспомнить и
про генетику с кибернетикой, так рьяно объявлявшиеся в свое время лженаукой.
Очень интересный пример научной инертности и ограниченности приводит Ф.
Ю. Зигель. В 1772 году Парижская академия наук за подписью великого Лавуазье
опубликовала документ, в котором утверждалось, что «…падение камней с неба
физически невозможно». И когда падение метеорита все же было
засвидетельствовано, причем весьма солидными очевидцами, – муниципалитетом
и мэром, – академик Бертолле воскликнул: «Как печально, что целый
муниципалитет заносит в протокол народные сказки, выдавая их за
действительно виденное, тогда как не только физикой, но и ничем другим
разумным этого объяснить нельзя».
Подобные «промахи» встречаются в истории Науки сплошь и рядом. И очень
прискорбно, что ее апологеты закрывают на это глаза, выставляя напоказ лишь
научные «победы и достижения». Такой подход не идет на пользу ни Науке, ни
простым обывателям. Первая начинает считать себя непогрешимой и
всезнающей, а вторые вынуждены за это заблуждение расплачиваться.
Высказывая все это, я ни в коей мере не хочу хоть сколько-нибудь принизить
значение и ценность научного подхода в вопросе постижения объективной
реальности. Просто научное видение мира не единственно возможное и
далеко не исчерпывает всего многообразия мироздания. Кроме того, сама
«научная картина мира» непрестанно меняется, а потому абсолютизировать ее, по
Пирамида