Все трое разом взглянули на него. Джеку показалось, что время остановилось. Он хорошо успел рассмотреть, что Лори бледна — поэтому следы от пощечины были особенно заметны. Он видел выражение жестокости на лице Смоки Апдайка; вены на его руках вздулись. Он прочел табличку возле телефона: ПОЖАЛУЙСТА, ОГРАНИЧЬТЕ ВАШИ РАЗГОВОРЫ ТРЕМЯ МИНУТАМИ!
Телефон все звонил и звонил в тишине.
Внезапно Джек с испугом подумал: «Это ко мне. Большое расстояние… большое. БОЛЬШОЕ расстояние.» — Ответь же, Лори, — велел Апдайк. — Ты что, окаменела?
Лори подошла к телефону.
— «Оутлийская пробка», — дрожащим голосом произнесла она, потом вслушалась. — Алло? Алло?.. Ой, сорвалось.
Она повесила трубку.
— Ерунда. Это дети. Иногда они так развлекаются. Какие бутерброды ты предпочитаешь, малыш?
— Джек! — рявкнул Апдайк.
— Хорошо, хорошо, Джек. Так какие же бутерброды ты предпочитаешь, Джек?
Джек ответил. Блюдо с бутербродами немедленно появилось перед ним. Мальчик принялся за еду, запивая ее стаканом молока. Настороженность была побеждена чувством голода. «Дети, — сказала она. Дети».
Он еще долго с удивлением поглядывал на телефон.
В четыре часа дверь заведения распахнулась. Вошло несколько мужчин в рабочей одежде. Лори заняла свое место за стойкой. Кое-кто из вошедших поздоровался со Смоки. Большинство из них хотело выпить пива. Двое или трое заказали коктейль «Русский черт». Один из них — Джек был уверен, что это член «Клуба плохой погоды», — подошел к музыкальному автомату и стал выбирать пластинку. Смоки велел мальчику включить автомат, потом взять швабру и вымыть пол на танцевальной площадке. Мыть нужно было до блеска.
— Работу можно будет считать сделанной, когда с пола на тебя будет смотреть твое отражение, — добавил Смоки.
Так началась его служба в «Оутлийской пробке».
«Мы заняты в основном по четыре-пять часов».
Мальчик не мог с уверенностью сказать, обманул ли его Смоки. Когда Джек отодвинул от себя пустую тарелку, в кабачке было пусто. Но к шести часам число посетителей перевалило за пятьдесят, и официантка — ее звали Глория — сбивалась с ног, помогая Лори разносить галлоны вина, цистерны пива, чертову пропасть коктейлей.
Джек подавал ящик за ящиком бутылочное пиво. Руки его тряслись, голова раскалывалась.
Между походами в кладовую и выполнением приказа «выкати бочонок, Джек» (эту фразу он уже мог предугадать заранее) он мыл танцевальную площадку и эстраду, а также выносил пустую тару. Один раз в дюйме от его головы пролетела брошенная кем-то пустая бутылка. Он отпрыгнул, сердце бешено застучало, лицо позеленело от страха. Смоки, подскочив к перебравшему посетителю, вышвырнул того на улицу.
— Иди сюда, Джек, — сказал он. — Иди и убери осколки.
Через четверть часа Смоки послал мальчика убирать туалет. Мужчина средних лет с прической в стиле Джо Пайна стоял возле одного из писсуаров, держась левой рукой застену и покачиваясь. Ему под ноги текла обильная струя мочи, образовав лужу.
— Вытри это, парень, — прохрипел мужчина, направляясь нетвердой походкой к выходу и хлопая Джека по плечу. — Я старался изо всех сил, верно?
Джек дождался, пока дверь закроется, и его тут же стошнило.
Внезапно перед глазами мальчика возникло лицо матери, более красивое, чем в любом из фильмов, где она играла. Ее глаза были большими, темными и виноватыми. Джек увидел, что она находится одна в их номере в Альгамбре; в пепельнице дымилась забытая сигарета. Она плакала. Плакала о нем. Сердце Джека учащенно забилось; ему показалось, что он умрет сейчас от любви и острого желания оказаться рядом с ней — в прошлой жизни, где нет туннелей, нет женщин, которым нравятся пощечины, нет мужчин, пускающих лужу мочи себе под ноги. Он хотел быть с матерью, и ненавидел Смотрителя Территорий, виновника всех его злоключений.
Сознание Джека было заполнено простым детским желанием: «Боже, пожалуйста, я хочу к маме, я хочу к своей МАМЕ…»
Джек задрожал; ноги стали ватными. Он подумал: «Каждый способен понять, что ребенок хочет домой — кроме тебя, Смотритель!» В эту минуту его не беспокоило то, что мать может умереть. Он был сейчас просто мальчиком Джеком, в котором кричал инстинкт самосохранения; как в зайце, белке, олене. Он не думал в эту минуту о том, что она может умереть от рака легких; он был готов на все, лишь бы только мама обняла и поцеловала его на ночь, запретив брать «чертов транзистор» в постель и читать до полуночи при свете фонарика.
Он с усилием выпрямился, стараясь прийти в себя. Он совершил ошибку, большую ошибку, да, но он не собирается отступать. Территории были реальностью, так что, по-видимому, Талисман тоже был реальностью. Он не имеет права ускорять кончину матери собственной нерешительностью.
Джек смочил тряпку в горячей воде и принялся мыть пол в туалете.
Когда он вышел оттуда, была половина одиннадцатого, и зал в «Пробке» начал пустеть: Оутли был рабочим городком, и в будние дни завсегдатаи кабачка отправлялись спать пораньше.
— Ты бледный, как смерть, Джек, — сказала Лори. — С тобой все в порядке?
— Можно мне выпить имбиря? — спросил он.
Она протянула ему стакан и, домывая пол в зале, Джек опустошил его. В четверть двенадцатого Смоки в очередной раз послал мальчика в кладовую «выкатить бочку».
Джек с большим усилием выполнил это распоряжение. В четверть первого Смоки стал торопить засидевшихся посетителей. Лори выключила музыкальный автомат, не обращаявнимания на слабые протесты. Официантка Глория вымыла руки, одернула свитер, розовый, как жевательная резинка, — и ушла. Смоки принялся гасить свет и выставил последних четырех или пятерых гуляк за дверь.
— Молодец, Джек, — сказал он, когда все разошлись. — Ты хорошо поработал. Кое-что можно было бы делать лучше, но ты ведь новичок… Можешь лечь спать в кладовой.
Вместо просьбы рассчитаться с ним (вид Апдайка не располагал к этому), Джек побрел в кладовую; его усталая походка напоминала походку пьяных завсегдатаев кабачка.
В кладовой он обнаружил Лори, сидящую в углу на корточках.
Ее шорты задрались до места, которое вызвало у Джека сердцебиение. Джек с глупой тревогой подумал: «Что это она делает с моим рюкзаком?» Потом увидел, что Лори раскладывает на полу цветастый матрац и кладет сверху маленькую сатиновую подушку с надписью «НЬЮ-ЙОРК — СТОЛИЦА МИРА» на одной стороне.
— Думаю, тебе будет здесь удобно, малыш.
— Спасибо, — сказал он. Это был простой жест доброты, но он взволновал Джека до слез. Мальчик попытался улыбнуться. — Огромное спасибо, Лори!
— Нет проблем. Тебе будет хорошо, Джек. Смоки не такой уж плохой. Когда ты узнаешь его получше, то поймешь, что он вовсене такой плохой. — В ее голосе звучало бессознательное желание, чтобы так оно и оказалось на самом деле.
— Вероятно, нет, — сказал Джек, и тут же импульсивно добавил, — но утром я ухожу. Оутли не для меня, как мне кажется.
— Может быть, ты уйдешь, Джек… а может быть, решишь задержаться на некоторое время. Почему ты не ложишься?
В ее речи сквозило что-то неестественное; это не имело ничего общего со словами: тебе будет здесь удобно, малыш. Джек почувствовал фальшь, но был слишком уставшим, чтобы попытаться понять ее причину.
— Посмотрим, — зевнул он.
— Конечно, посмотрим, — согласилась Лори, направляясь к двери. Она послала ему воздушный поцелуй. — Спокойной ночи, Джек.
— Спокойной ночи.
Он попытался снять рубашку… но потом решил, что снимет только носки. В кладовой было холодно и сыро. Джек сел на край матраца и снял один за другим носки. Он уже собирался лечь на подушку, приготовленную Лори, и, наверное, уснул бы, но в баре зазвонил телефон,прорезаятишину, и звонок почему-то заставил его вспомнить об ударах хлыста, о цепляющихся за ноги корнях и ветках, о двухголовых пони…
Дзинь-дзинь-дзинь, в тишине, в мертвой тишине.
Дзинь-дзинь-дзинь, слишком долго для развлекающихся мальчишек. Дзинь-дзинь-дзинь.
Алло, Джеки, это дядя Морган. Я почуял тебя в моем лесу, глупая маленькая обезьяна. Я ПОЧУЯЛ тебя в моем лесу! Как могла тебе прийти в голову мысль, что в этом мире ты будешь в безопасности? Мой лес и там, и здесь. Последний шанс, Джеки. Иди домой, или мы отошлем туда твой труп; тогда у тебя не будет никакого шанса. Не будет, не будет, не…
Джек вскочил и как был, босой, опрометью бросился из кладовой. Ужасный холод сковал все его тело.
Он со скрипом открыл дверь.
ДЗИНЬ-ДЗИНЬ-ДЗИНЬ-ДЗИНЬ.
Потом, после паузы:
— Алло, «Оутлийская пробка» слушает. Что за дурацкая идея звонить в такое время?
Голос Смоки.
— Алло?
Опять пауза.
— Алло?Сорвалось! — Смоки со стуком положил трубку, и Джек услышал скрип половиц под его ногами. Потом шаги зазвучали на лестнице, ведущей в каморку, которую занимали Апдайк и Лори.
Джек недоверчиво уставился на зеленый клочок бумаги в левой руке и маленькую кучку монет в правой. Это было на следующее утро, в одиннадцать часов.
Наступило утро четверга, и он попросил расплатиться с ним.
— Что это? — спросил он, до сих пор не в силах поверить.
— Ты умеешь читать, — процедил Смоки, — и ты умеешь считать. Ты был недостаточно расторопным, Джек, но сообразительности тебе не занимать.
Мальчик присел, рассматривая счет в одной руке и деньги в другой. Неудержимая злость постепенно овладевала им. «ГОСТЕВОЙ ЧЕК» — так назывался этот клочок бумаги. Он гласил:
1бутерброд — 1 дол. 35 центов
1бутерброд — 1 дол. 35 центов
1стакан молока — 55 центов
1стакан имбиря — 55 центов
Обслуживание — З0 центов
Внизу стояла цифра 4 доллара 10 центов; она была обведена жирной линией. За вечер Джек заработал девять долларов; Смоки удержал из них почти половину; у мальчика осталось всего четыре доллара и девяносто центов.
Джек с возмущением взглянул на них — на стоявшую с отсутствующим видом Лори, на отвернувшегося Смоки.
— Это грабеж, — выдавил из себя он.
— Джек, ты не прав. Взгляни на ценники в меню…
— Мы так не договаривались, и Вам это отлично известно!
Лори слегка вздрогнула, будто ожидая, что Смоки сейчас ударит его… Но Смоки смотрел на Джека с ужасающим равнодушием.
— Я не внес в счет твою постель, не так ли?
— Постель! — Заорал Джек, и горячая волна прихлынула к его щекам. —Постель! Постель!Матрац на цементном полу! Хотел бы я видеть, как вы включите ее в счет,мерзавец!
Лори сдавленно вскрикнула и бросила взгляд на Смоки… но Смоки только сел напротив Джека и выдохнул струю сигаретного дыма в сторону мальчика. На голове его красовалась бумажная шляпа.
— Мы оговаривали с тобой условия, — сказал он. — Ты спросил, нет ли у меня подходящей работы. Я сказал, что есть. О еде не было сказано ни слова. Если бы мы сразу поговорили об этом, то, вероятно, что-нибудь можно было бы изменить. Возможно — да, возможно — нет… заметь, ты ничего не спрашивал на этот счет, так что теперь ты должен согласиться со мной.
Джек резко сел; слезы ярости стояли в его глазах, Он попытался что-то возразить, но не смог произнести ни звука. Он буквально лишился дара речи.
— Конечно, если ты хочешь обсудить предъявленный тебе счет…
— Идите кчерту! — взорвался Джек. — Приберегите все это для следующего дурачка, который попадет к вам в лапы! Я ухожу!
Он направился к двери, но даже сквозь слепое бешенство вдругпочувствовал,что не сможет выйти на улицу.
— Джек…
Мальчик уже взялся за дверную ручку и открыл дверь, но звук голоса остановил его. Он опустил ручку, злость куда-то улетучилась. Внезапно он почувствовал себя старыми беспомощным. Лори ушла за стойку бара и принялась протирать и мыть ее. Она уже поняла, что Смоки не собирается бить Джека и, значит, все было нормально с ее точки зрения.
— Ты хочешь меня бросить накануне выходных?
— Именно это я и собираюсь сделать. Вы ограбили меня.
— Нет, сэр, — сказал Смоки. — Я объяснил тебе. Если кто и виноват, Джеки, то только ты сам. Мы можем обсудить твою еду — я согласен сбросить пятьдесят процентов. Я никогда не делал этого раньше с мальчишками, которых нанимал на работу, но ближайшие выходные должны быть особенно сложными, потому что на сезонных работах по уборкеяблок трудится чертова пропасть народу. А ты мненравишься,Джек! Вот почему я не проучил тебя, когда ты повысил на меня голос, хотя, поверь, я мог бы… Ты нужен мне на выходные.
Джек почувствовал, что гнев внезапно вернулся… и вновь улетучился.
— А что, если я все же уйду? — спросил он. — У меня есть почти пять долларов, и мое пребывание в этом паршивом городишке слишком затягивается.
Глядя на мальчика и все еще улыбаясь, Смоки спросил:
— Помнишь мужчину, прошлой ночью напустившего на пол лужу в туалете?
Джек кивнул.
— Ты помнишь, как он выглядел?
— Гадко, омерзительно. А что?
— Это Могильщик Атвелл. На самом деле его зовут Карлтон, но вот уже десять лет он добровольно ухаживает за городским кладбищем, поэтому все зовут его Могильщик. Это было… ммм… двадцать или тридцать лет тому назад. Он пришел служить в городскую полицию во время президента Никсона. Сейчас он шеф здешней полиции.
Скачать книгу [0.21 МБ]
Пирамида