растения, что были совсем бесполезны, и смысл их был лишь в их
красоте. Запах, цвет, форма -- ей так нравилось колдовать над ними!
Она была счастлива, и с ужасом думала о возвращении. Ей казалось, что
все, что она создала, будет отнято у нее и убито... Но она гнала эти
мысли.
В тот день она разговаривала с полевыми цветами.
-- Ну, и какая же от вас польза? Что мы скажем госпоже Йаванне в
вашу защиту, а? Никакой пользы. Только глазки у вас такие красивые...
Что же мы будем делать? Как нам оправдать наше существование, чтоб
не прогнали нас?
-- Наверное, сказать, что мы красивы, что пчелы будут пить наш
нектар, что те, кто еще не родились, будут нами говорить... Каждый
цветок станет словом. Разве не так?
Весенний Лист резко обернулась. У нее за спиной стоял кто-то
высокий, зеленоглазый, с волосами цвета спелого ореха. Одежда его
была коричневой, и рог охотника висел на поясе. Сильные руки были
обнажены до плеч, волосы перехвачены тонким ремешком. Весенний
Лист недовольно посмотрела на пришельца.
-- Ты кто таков, -- спросила она. -- Зачем ты здесь?
-- Я Охотник. А зачем -- зачем... наверное, потому, что надоело
смотреть, как Ороме воротит нос от моих тварей.
-- Как это? -- засмеялась она. " Воротит нос", -- показалось очень
смешными словами.
-- Говорит, что мои звери бесполезны. Он любит лошадей и собак --
чтобы травить зверей Мелькора. Да только есть ли эти звери? А в
Валиноре он учит своих зверюг травить моих тварей... Я говорил ему --
не лучше ли натаскивать собак все же в Средиземьи, на злых зверях... А
он убивает моих. Тогда я дал им рога, зубы и клыки -- защищаться. А он
разгневался и прогнал меня. Вот я и ушел в Средиземье. Вот я и здесь.
Он широко улыбнулся.
-- Зато никто не мешает творить бесполезное -- так он зовет моих
зверей. А я думаю -- то, что красиво, не бесполезно хотя бы потому, что
красиво. Смотри сама!
И она видела оленей, и лис, таких ярких, словно язычки пламени. Она
видела волков -- Охотник сказал, что они еще покажут собакам
Валинора. И отцом их был Черный Волк -- бессмертный волк, волк
говорящий. И они ехали по земле, она -- на Белом Тигре, он -- на
Черном Волке. И не хотелось им расставаться -- они творили Красоту.
Охотник сотворил птиц для ее лесов и разноцветных насекомых -- для
трав и цветов, зверей полевых и лесных, и гадов ползучих, и рыб для
озер, прудов и рек. Все имело свое место, все зависели друг от друга, и
все прочнее Живая Красота связывала Охотника и Весенний Лист.
И вот случилось, что ночью они увидели что-то непонятное,
тревожное и прекрасное. Две гибких крылатых тени парили беззвучно в
ночи, кружась в лучах луны. Это был танец, медленный, колдовской, и
они стояли, завороженные, не смея и не желая пошевелиться, и
странная глуховатая музыка звучала в их сердцах.
-- Что это? Кто это? -- изумленным шепотом сказала Весенний Лист,
глядя огромными глазами в лицо Охотнику.
-- Не знаю... Это не мое. Ороме такого не создать...
И они переглянулись, пораженные внезапной мыслью: "Неужели
Враг?" Но разве он может создавать, тем более -- такое? И Отцы зверей
помчались на северо-восток, унося своих седоков в страшные владения
Врага.
Он спал, но сон его был не совсем сном. Ибо казалось ему, что он в
Арде -- везде и повсюду одновременно, в Валиноре и в Сирых Землях, и
видит и слышит все, что твориться. Он видел все -- но ничего не мог. Не
мог крикнуть, что звезды -- геле - - не творение Варды, что это и есть
Свет... Он видел, как ушел Артано; он даже позавидовал ему, ибо знал,
что у него не хватит силы духа уйти ко Врагу... А Врага он уже не мог
называть Врагом. И слова, идущие из ниоткуда, дождем падали в сердце
его, и он понял смысл имени -- Мелькор. И последняя цепь, что держала
на привязи сознание, лопнула, и оно слилось со зрением. Он прозрел. А
потом он увидел над собой прекрасное лицо Айо. Он знал, что это --
сон. Но Айо мог входить в любые сны, и сейчас он выводил из сна
Золотоокого.
-- Все что ты видел -- истина,-- тихо говорил Айо. -- Истина и то, что
Король Мира и Варда не хотят, чтобы это видели. Иначе они потеряют
власть. Просто.
Золотоокий молчал. Терять веру всегда тяжко. Наконец, он поднял
голову.
-- Я не могу больше, -- с болью проговорил он. -- Надо уходить.
-- К Врагу ?
-- Нет. Просто уходить. Не "к кому" -- "откуда".
-- Тебя не отпустят.
-- Все равно. Иначе лучше бы не просыпаться...
-- Хорошо. Постараюсь помочь. Но тогда уйду и я... Как же отпустить
тебя одного -- такого, -- грустно улыбнулся Айо.
Были ли то чары Айо или действительно Манве и Варда больше не
желали видеть Золотоокого здесь, но его отпустили. Правда он уходил
под предлогом встречи эльфов, и ему было строго приказано с ними
вернуться...
Ирмо же легко отпустил Айо, и друзья ушли вместе.
Они выходили из Озера слабые, беспомощные, испуганные, совсем
нагие. А земля эта не была раем Валинора. И они дрожали от холодного
ветра и жались друг к другу, боялись всего, боялись этого огромного
чудовищного подарка Эру, что упал им в слабые, не подготовленные к
этому руки -- боялись Средиземья. Ночь рождения была безлунной,
непроглядной, и в темноте таился страх. И только там, наверху,
светилось что-то доброе и красивое, и один из эльфов протянул вверх
руки, словно просил о помощи, и позвал:
-- Эле!
Тот, кто пришел к ним первым, откликнувшись на их зов, носил
черные одежды, и те, что ушли с ним, стали Эльфами Тьмы, хотя им
было дано ощутить и познать радость Света раньше всех своих
собратьев. Ибо было им дано -- видеть.
Тот, кто пришел к ним вторым, был огромен, громогласен и
блистающ, и многие эльфы в ужасе бежали от него в ночь, и ужас
сделал из них орков. Те же, что ушли с ним из Средиземья, стали
Эльфами Света, хотя и не знали Света истинного.
Пирамида