Решение пришло мгновенно, хотя ей показалось - прошла вечность:
- Нет, постойте! Я придумала! - она тихонечко рассмеялась, захлопала в ладоши. -
Йолли!
Мягкие золотые локоны - предмет особой гордости девочки; глаза будут, наверно,
черными - неуловимое ощущение, но сейчас, как у всех маленьких - ясно-серые. Йолли -
стебелек, и детское имя - ей, тоненькой, как тростинка
- удивительно подходит. Упрек из ясных глаз Менестреля, и так еле заметный исчезает
мгновенно: и правда, замечательно придумано!
Йолли со взрослой серьезностью принимает, словно драгоценный скипетр, золотисто-
розовый рассветный ирис. Элхэ почтительно ведет маленькую королеву к трону - резное дерево
увито плющом и диким виноградом; Гэлрэн идет по другую сторону от Йолли, временами
поглядывая на Элхэ.
Глаза девушки улыбаются, но голос серьезен и торжественен:
- Госпожа наша Йолли, светлая Королева Ирисов, назови нам имя своего Короля.
Йолли задумчиво морщит нос, потом светлеет лицом и, подняв цветочный жезл,
указывает на...
"Ну, конечно. А, согласись, ты ведь и не ждала другого. Так?"
- Госпожа королева, - шепотом спрашивает Элхэ; золотые пушистые волосы девочки
щекочут губы, - а почему - он?
Йолли смущается, смотрит искоса с затаенным недоверием в улыбающееся лицо
девушки:
- Никому не скажешь?
Элхэ отрицательно качает головой.
- Наклонись поближе...
Та послушно наклоняется, и девочка жарко шепчет ей в самое ухо:
- Он дразниться не будет.
- А как дразнятся? - тоже шепотом спрашивает Элхэ.
Девочка чуть заметно краснеет:
- Йутти-йулли...
Элхэ с трудом сдерживает смех: горностаюшка-ласочка, вот ведь прозвали! Это
наверняка Эйно придумал; у мальчишки всегда был острый язычок. Не-ет, на три дня - никаких
"йутти-йулли": Королева есть Королева, и обращаться к ней нужно с должным почтением.
Праздник почти предписывает светлые одежды, поэтому в привычном черном очень
немногие, из женщин - одна Элхэ. А Менестрель - в серебристо-зеленом, цвета полынных
листьев. Словно вызов.
И, конечно, в черном - нынешний Король Ирисов: только талию стягивает пояс, искусно
вышитый причудливым узором из сверкающих искр драгоценных камней.
- Госпожа Королева... - низкий почтительный поклон.
Девочка склоняет голову, изо всех сил стараясь казаться серьезной и взрослой.
Праздник Ирисов - середина лета. Три дня и три ночи - царствование Королевы и Короля
Ирисов. И любое желание Королевы - закон для всех...
Каково же твое желание, Королева Йолли?
- Я хочу... - ее лицо вдруг становится не по-детски печальным, словно и ее коснулось
крылом тень предвиденья, - я хочу, чтобы здесь всегда был мир. Чтобы не было зла.
Она с надеждой смотрит на своего Короля; его голос звучит спокойно и ласково, но Элхэ
невольно отводит глаза:
- Мы все, госпожа моя Королева, надеемся на это.
Поднял чашу:
- За надежду.
Золотое вино пьют в молчании, словно больше нет ни у кого слов. И когда звенящая
тишина, которую никто не решается нарушить, становится непереносимой, Король
поднимается:
- Песню в честь Королевы Ирисов!
...Днем - он ковал мечи, обучал Эллери Ахэ воинскому искусству. По ночам со странным
смущением - будто делает что-то недозволенное - подбирал камни и плавил серебро.
Элхэ он видел не часто, и с каждым уроком все острее сознавал, что боится за нее. Так
же, как и другие, она предпочитала отбивать удары; но если остальные могли хотя бы выбить
оружие из рук противника, ей не удалось бы даже это. В бою она была бы обречена.
Почему-то запомнилось, как однажды поднесла она Учителю после долгого дня в кузне
чашу воды. Как сплелись тонкие пальцы на деревянной чаше, как стояла, чуть откинув голову -
показалось, совсем девочка, ведь Учителю, пожалуй, и до плеча не доходила ее голова в венце
серебристых кос... Смотрела прямо, со спокойной ласковой улыбкой, так похожей на улыбку
Учителя, и та же горькая тень легла в уголках губ. Элхэ. Полынь.
И вот - ожерелье, сплетенное из почти невесомых осыпанных росой веточек полыни,
лежит в его ладонях. Но чего же не достает?..
- Учитель, взгляни...
Мелькор перевел взгляд с ожерелья на лицо Майя. Тот опустил глаза:
- Здесь не хватает чего-то... Я понимаю, сейчас не время, но мне хотелось...
- Пусть останется пока у меня. Я подумаю.
"Не время, ты сказал? Нет, именно теперь. Девять знаков, девять рун, девять камней.
Девять вас будет, как девять лучей звезды..."
В сплетении серебристых соцветий мерцает осколок зеленого льда - прохладный
невиданный камень, придающий всей вещи завершенность.
- Думаю, Элхэ это понравится.
Майя вспыхнул:
- Иногда мне кажется - ты и вправду всевидящий, Учитель...
- Да нет, - вздохнул Вала.
- Понимаешь... я просто хотел отблагодарить за песню. Я был в лесу и услышал... - Майя
замолчал, не зная, как продолжить.
"...Надломленный стебель полыни, тебе - остаться горечью памяти на губах..."
- Я понял.
- Что это? - вдруг тихо вскрикнул Гортхауэр.
Искрящимся очерком блеснул в камне знак.
- Ниэн Ахэ. Руна Тьмы, Скорби и Памяти. Девятая. Передай Элхэ - время собираться в
путь.
Бывает так, что судьба ни за что ни про что - только по своему непредсказуемому
капризу - одаряет кого-нибудь на удивление и зависть всем. А дальше ей уже все равно, кем
станет счастливчик - будут ли ее дары на пользу людям или, возгордившись, ее избранник
станет горем для всех. Он был одним из первых во всем - хотя и ни в чем не был самым
первым. Но сама по себе его незаурядная талантливость выделяла его среди прочих. Сам о себе
он иногда в шутку говорил: "равновеликий". Похожий на идеально ограненный кристалл, где
каждая грань равна прочим. Может, поэтому ему нравились симметричность и
уравновешенность. Пожалуй, никто не умел так четко определять сущность каждого предмета
или явления, как он, хотя перед такими понятиями, как душа, любовь, мечта и все такое прочее,
капитулировал даже его четкий ум. Еще он был красив. И в этом судьба благоволила ему.
Идеально красив, красив настолько, что взгляд скользил по его лицу, не в силах задержаться ни
на чем - все было равно прекрасно, ничто не выделялось. Таков же был его голос, таковы же
были его манеры. Удивительно, как это все завораживало и завлекало. Его уважали, им
восхищались, но едва ли кто любил. Он был идеален и целостен, и не нуждался в этом, храня
себя вечным драгоценным кристаллом. Но уважение и, главное, восхищение ему были нужны,
Пирамида