видеть, где оно бьется. Мелькор устало опустился рядом, положив голову Гортхауэра себе на
колени. Осторожно стер с его лица кровь и грязь. Постепенно дыхание Майя стало тише и
ровнее, сердце забилось спокойнее, лицо разгладилось и стало таким же беззащитным, как
лицо младенца. Он спал - в первый и последний раз. Но и сон его был необычным: он слышал
Арту. Он был каплей воды и вместе с паром поднимался в небо, чтобы стать радугой,
золотистым облаком в лучах восходящего солнца и лететь над всей Артой, и падать дождем на
землю, и вливаться в подземные ручьи и реки, пройти по волоскам древесных корней и
услышать жизнь и мысли дерева, раствориться в нем, раскрыться клейким листом... Он был
орлом высоко в небе, над облаками, и своими острыми глазами видел все живое внизу... Он
был травой, он пробивал черную землю, он слышал ее, он слышал ветер над собой, он пил
ветер и Солнце; и воздух Арты вливался в него, и пламя Арты билось в его новорожденном
сердце. Он прорастал Артой, как она прорастала им...
Он спал. Прошла ночь, и минул день. И еще ночь и день. И много ночей и дней. А
Мелькор все сидел неподвижно, закрывая спящего от ветра и дождя, раскинув над ним свой
плащ, как птица - крылья над гнездом. Отгорела осень, и настала зима, и снег засыпал его
плащ, и Мелькор был как ель, чьи ветви под снегом - защита траве. Эльфы пришли и хотели
унести спящего, но Мелькор молча покачал головой и прижал палец к губам. Снег засыпал его
волосы... И пришла весна, и пробудились травы и деревья. Тогда Вала сложил крылья за
спиной, и солнечные лучи разбудили спящего... И Мелькор тихо сказал, глядя в его глаза:
- С днем рождения, Гортхауэр.
Гортхауэр ничего не спросил. Он все понял. Он слишком многое понял в своем долгом
сне. Он поднялся, почти равный ростом со своим Учителем и, взяв его руку, положил ее туда,
где билось его сердце.
- Когда-то ты отверг мой дар. Знаю, не из-за того, что хотел обидеть меня. Но этот дар
примешь ли?
Мелькор улыбнулся.
- Да, и с величайшей благодарностью. Прими и ты такой же дар от меня, Ученик мой...
И случилось так - пришел к Мелькору Оружейник, и, посмеиваясь - такая уж у него была
манера говорить - сказал:
- Учитель! Гортхауэр просил меня поговорить с тобой.
Это было любопытно. Обычно Майя всегда приходил сам. Непонятно, что могло
помешать ему теперь.
- Ну, так говори. Я всегда рад слушать тебя и его.
Оружейник опять усмехнулся. Был он Эльфом спокойным и уверенным в себе, что,
впрочем, никогда не переходило в нахальство. Не слишком рослый, он обладал огромной
силой. Постоянная работа в кузнице дала ему мощную широкую грудь и плечи, мускулистые
руки, похожие на корни тысячелетнего дерева. Один из немногих, он носил бороду. "Для
внушительности", - говорил он, и видно, эта внушительность помогала ему. Мало, кто мог
подумать, что этот спокойный основательный Эльф моложе многих, чуть ли не ровесник
Менестрелю.
- Так вот, Учитель, сам Гортхауэр не решился идти к тебе...
- Почему? - чуть ли не обиженно спросил Мелькор, а сердце задергало воспоминание -
немудрено, что Майя боится теперь любого своего творения, любого поступка после того, что
случилось между ними.
- Да побаивается, - усмехнулся Оружейник.
- Но чего? Ведь я еще не знаю, в чем дело. Разве я хоть раз пенял ему на его деяния... с
тех пор?
Действительно, Мелькор теперь очень осторожно говорил с Учеником, боясь опять
ранить его. Слишком ему был дорог горячий, по-юношески взбалмошный Майя.
- Понимаешь ли, Учитель, это не вещи касается. Он сделал живое, - последнее слово
Оружейник произнес по слогам, - и, похоже, сам не знает, что делать со своими тварями.
Оружейник опять усмехнулся:
- Право же, забавные чудища. Но, клянусь, не понимаю, чего хотел Гортхауэр!
Мелькор недоуменно смотрел на Оружейника.
- Так пусть идет сюда. Да вместе со своим произведением. Кажется, что-то он не то
натворил.
А Гортхауэр чувствовал себя страшно виноватым. С одной стороны, им руководили
благие намерения. Он хотел, чтобы тяжелый труд в шахтах и рудниках, может потом и на
строительстве каменного жилья, выполнял бы кто-нибудь покрепче Эллери. С другой стороны,
была тут и толика тщеславия и гордости. На существа высшие его не хватило бы, но создать
что-нибудь гномообразное, не хуже, чем у Ауле, он надеялся. Так и сотворил он нечто живое.
Спохватился поздно - ведь по сути дела, рабов создал. И вот тут ему стало страшно. От глаз
Мелькора все равно не укроешь, уничтожить - рука не поднимается, живые все-таки. Решил
покаяться, пока не поздно.
...Тварь была здоровенная и несуразная. Можно было разгневаться, но можно было и
рассмеяться. Мелькор предпочел второе. Да и нельзя было не рассмеяться, глядя на неуклюжее
туловище, похожее на заросший лишайником булыжник.
- Что ты сотворил? - веселился Мелькор. - Это что такое?
- Учитель, - облегченно вздохнул Майя. - Я сам не знаю. Хотел сделать их в помощь
Эльфам, да, боюсь, толку от них немного будет. Да и, честно говоря, неловко мне как-то. Они
получились... как бы точнее сказать... ущербными. Даже если они сами этого не сознают - что
до того? Разум говорит - уничтожь, а рука не поднимается.
- В этом ты прав. Они живые. И разум у них есть, какой-никакой. Пусть живут. Кстати,
из чего ты их сотворил?
Майя заулыбался. Он любил рассказывать о том, как он делал ту или иную вещь,
увлекаясь, расписывая все до мельчайших подробностей.
- Понимаешь, я их давно задумал, но никак не мог представить, какими они могут быть.
А вот раз ночью увидел кучу валунов. Очертаниями они были похожи на что-то с руками и
ногами. Ну, я и поспешил заклясть образ, чтобы не забыть, не потерять. Наверное,
поторопился... А потом я дополнил его кое-какими деталями и заклял уже заклятием сущности.
Вот такой он и появился...
Гортхауэр растерянно и все-таки с какой-то симпатией посмотрел на гиганта.
- А что же он в чешуе? И в пасти такие зубища?
- Ох, Учитель, если бы я знал! Похоже, в камнях спала ящерица, и, когда я заклинал
образ, я и ее заклял. А еще он света не любит, ведь я его в ночи увидел. Учитель, что же мне с
ним делать?
- Что делать?.. Ничего. Пусть живет. Может, и из них выйдет толк. Я понимаю тебя; не
бойся - это не Орки. Они вряд ли сумеют принести большой вред, если, конечно, на них не
найдется какого-нибудь Курумо...
- Не дам! - упрямо сказал Гортхауэр. - Не допущу! И чтобы никто не посмел
использовать их во зло, я наложу на них еще одно заклятие. Они не смогут жить на солнце.
Ночь породила их образ, дневной свет будет их превращать в те же камни, из которых они
рождены.
- Не спеши. Знаешь ли, зачастую живая тварь выходит из-под власти создателя. И,
думаю, поскольку они живы и разумны, пусть будут свободны. Пусть будет у них возможность
стать иными. Пусть живут сами по себе - может, хватит им силы и ума сделать себя.
Гортхауэр улыбнулся.
- Хорошо. Я даже надеяться не смел. Но, Учитель, прости меня - если бы ты повелел
сейчас уничтожить их, я бы тогда точно ушел. Только не обижайся, ладно?
Мелькор засмеялся, странно глядя на ученика.
Пирамида