стоял его давний друг, ученик Ирмо. Его называли по-разному: Мастер Наваждений,
Мечтатель, Выдумщик, Чародей. И все это было правдой. Он такой и был, непредсказуемый и
неожиданный, какой-то мерцающий. И сейчас Золотоокий смутно видел его в сумраке садов.
Только глаза - завораживающие, светло-серые, ясные. Казалось, он улыбался, но неуловимой
была эта улыбка на красивом лице, смутном в тени темного облака волос. Его одежды были
мягко-серыми, но в складках они мерцали бледным золотом и темной сталью. Золотоокий
посмотрел на него, и в его мозгу вспыхнуло новое слово - Айо, и это слово значило все, чем
был ученик Ирмо.
- Что случилось? - спросил он, и голос его был глубок и мягок.
- Мне не верят, - со вздохом, похожим на всхлип, сказал Золотоокий.
- Расскажи, - попросил Айо, и Золотоокий заговорил - с болью, с обидой, словно
исповедуясь. И, когда он закончил, Айо положил ему руки на плечи и внимательно, серьезно
посмотрел в глаза Золотоокого, и лицо его в этот миг стало определенным - необыкновенно
красивым и чарующим.
- Это не наваждение, поверь мне. Это не наваждение. Я-то знаю, что есть наваждение, а
что - истина.
- Но почему тогда?..
- Я не знаю. Надо подумать. Надо увидеть мне самому...
- Но я... - он не договорил. Айо коснулся рукой его лба и властно сказал:
- Спи.
И Золотоокий тихо опустился на землю; веки его словно налились свинцом, голова упала
на плечо... Он спал.
Сказала Йаванна, горько плача:
- Неужели все, что делала я, погибло? Неужели прекрасные Дети Илуватара очнутся в
пустой и страшной земле?
И встала ее ученица, по имени Весенний Лист.
- Госпожа, позволь мне посетить Сирые Земли. Я посмотрю на то, что осталось там, и
расскажу тебе.
На то согласилась Йаванна, и Весенний Лист ушла во тьму.
Почва под ногами была мягкой и еще теплой; ее покрывал толстый слой извергнутого
вулканами пепла. Как будто кто-то нарочно приготовил эту землю, чтобы ей, ученице Йаванны,
выпала высокая честь опробовать здесь, в страшном, пустом, еще не устроенном мире свое
искусство. Соблазн был велик. С одной стороны, следовало, конечно, вернуться в Валинор и
рассказать о пустоте и сирости Арды, а с другой - очень хотелось сделать что-нибудь самой,
пока некому запретить или указать, что делать... Очень хотелось. И она подумала - не будет
большой беды, если я задержусь. Совсем немножко, никто и не заметит. Она не думала, что
сейчас идет путем Черного Валы - пытается создать свое. Она не осознала, что видит. Видит
там, где видеть не должна, потому, что в Средиземье - Тьма, и она знала это, а во тьме видеть
невозможно. Но сейчас ей было не до того. Она слушала землю. А та ждала семян. И Весенний
Лист прислушалась, и услышала голоса нерожденных растений, и радостно подумала - значит,
не все погибло, когда Светильники рухнули. То, что было способно жить в новом мире -
выжило. Она взяла горсть теплой, мягкой, рассыпчатой земли, и была она черной, как Тьма и,
как Тьма, таила в себе жизнь. И Весенний Лист пошла по земле, пробуждая семена. Она видела
Солнце и Луну, Звезды - но не удивлялась. Почему-то не удивлялась. Некогда было. Да и не
могла она осознать этого - пока. А все росло, тянулось к небу, и, вместе с деревьями и травами,
поднимался к небу ее взгляд. И забыла она о Валиноре, захваченная красотой живого мира.
И все же скучно было ей одной. И потому появились в мире поющие деревья и
говорящие цветы, цветы, что поворачивали свои головки к Солнцу всегда, даже в пасмурный
день. И были цветы, что раскрывались только ночью, не вынося Солнца, но приветствуя Луну.
Были цветы, что зацветали только в избранный день, - и не каждый год случалось такое. Ночью
Колдовства она шла среди светящихся зловеще-алых цветков папоротника, что были ею
наделены спящей душой, способной исполнять желания. Но такое бывало лишь в избранный
час. Со дна прудов всплывали серебряные кувшинки и мерно покачивались на черной воде, и
она шла в венке из мерцающих водяных цветов. Она давала души растениям, и они говорили с
нею. И духи живого обретали образы и летали в небе, качались на ветвях и смеялись в озерах и
реках.
И вырастила она растения, в которых хотела выразить двойственность мира. В их
корнях, листьях и цветах жили одновременно смерть и жизнь, ибо полны были они яда,
который при умелом использовании способен был приносить исцеление. Но более всего ей
удавались растения, что были совсем бесполезны, и смысл их был лишь в их красоте. Запах,
цвет, форма - ей так нравилось колдовать над ними! Она была счастлива, и с ужасом думала о
возвращении. Ей казалось: все, что она создала, будет отнято у нее и убито... Но она гнала эти
мысли.
В тот день она разговаривала с полевыми цветами.
- Ну, и какая же от вас польза? Что мы скажем госпоже Йаванне в вашу защиту, а?
Никакой пользы. Только глазки у вас такие красивые... Что же мы будем делать? Как нам
оправдать наше существование, чтоб не прогнали нас?
- Наверное, сказать, что мы красивы, что пчелы будут пить наш нектар, что те, кто еще
не родились, будут нами говорить... Каждый цветок станет словом. Разве не так?
Весенний Лист обернулась. Кто-то стоял у нее за спиной - высокий, зеленоглазый, с
волосами цвета спелого ореха. Одежда его была цвета древесной коры, а на поясе висел рог
охотника. Сильные руки были обнажены до плеч, волосы перехвачены тонким ремешком.
Весенний Лист удивленно посмотрела на пришельца.
- Ты кто таков? - спросила она. - Зачем ты здесь?
- Я Охотник. А зачем - зачем... наверное, потому, что надоело смотреть, как Ороме
воротит нос от моих тварей.
- Как это? - засмеялась она. Смешные слова - "воротит нос".
- Говорит, что мои звери бесполезны. Он любит лошадей, собак любит - чтобы травить
зверей Мелькора. Да только есть ли эти звери? А в Валиноре он учит своих зверюг травить
моих тварей... Я говорил ему - не лучше ли натаскивать собак все же в Эндорэ, на злых зверях...
А он убивает моих. Тогда я дал им рога, зубы и клыки - защищаться. А он разгневался и
прогнал меня. Вот я и ушел в Средиземье. Вот я и здесь, - он широко улыбнулся. - Зато тут
никто не мешает творить бесполезное - так он зовет моих зверей. А я думаю - то, что красиво,
не бесполезно хотя бы потому, что красиво. Смотри сама!
И она видела оленей, лис - ярких, словно язычки пламени; видела волков - Охотник
сказал, что они еще покажут собакам Валинора. И отцом их был Черный Волк - бессмертный
волк, волк говорящий. И они ехали по земле: она - на Белом Тигре, он - на Черном Волке. И не
хотелось им расставаться
- они творили Красоту. Охотник сотворил птиц для ее лесов и разноцветных насекомых - для
трав и цветов; зверей полевых и лесных, и гадов ползучих; и рыб для озер, прудов и рек. Все
имело свое место, все зависели друг от друга, и все прочнее Живая Красота связывала
Охотника и Весенний Лист. Но то здесь, то там встречались странные существа, им неведомые:
птицы-бабочки, похожие на россыпь драгоценных камней, кружили над причудливыми
цветами, или крылатая рыба вдруг взлетала над гладью моря, или похожий на лисицу
большеухий зверек с темными умными глазами настороженно выглядывал из-за песчаного
холма; а однажды, забравшись высоко в горы, они нашли там, среди холодного камня, цветок,
похожий на серебристую звездочку... Словно кто-то был рядом, и этому "кому-то" нравилось
удивлять их неожиданными дарами; а иногда он по-доброму подсмеивался над ними - как это
было, когда они сидели возле теплой ленивой речушки, а на корень дерева вдруг выбралась
пучеглазая рыбешка и уставилась на них в недоумении. Ити даже вскрикнула от
Пирамида