черной бронзой были одеты они, и свет бледно-золотой Луны жил в их глазах. Древняя
мудрость Тьмы влекла их больше, чем битвы; темной и прекрасной была музыка, творившая
их. Тишину - спутницу раздумий - ценили они превыше всего; и постижение сокрытых тайн
мира было высшим наслаждением для них. Потому избрали они жилища для себя в глубинах
темных озер, отражающих звезды, и в бездонных впадинах восточных морей, неведомых и
недоступных Ульмо. Мало кто видел их, потому в преданиях Эльфов не говорится о них
ничего; но легенды людей Востока часто рассказывают о мудрых Драконах, Повелителях Вод...
Черной нитью в парче золотых легенд,
Лунной руной на свитке прошедших лет
Мы - остались. Осталось у рухнувших стен
Черных маков поле - нас больше нет...
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ПРИКАЗАНО ЗАБЫТЬ
КТО СМЕЕТ ВИДЕТЬ. ВЕК ТЬМЫ
...Имен не осталось.
Приказано забыть.
Только следы на песке - на алмазном песке, на острых режущих осколках
- кровавые следы босых ног. Но и их смыло море, но и их иссушил ветер...
Ничего.
Когда Светильники рухнули, по телу Арты прошла дрожь, словно ее разбудило
прикосновение раскаленного железа. Глухо нарастая, из недр ее рванулся в небо рев; и
фонтанами брызнула ее огненная кровь; и огненные языки вулканов лизнули небо. Когда
Светильники рухнули, сорвались с цепи спавшие дотоле стихии. Бешеный раскаленный ветер
срывал с тела Арты гнилостный покров неживой растительности, выдирал из ее недр горы,
размазывал по небу тучи пепла и грязи. Когда Светильники рухнули, молнии вспороли слепое
небо, и сметающий все на своем пути черный дождь обрушился навстречу рвущемуся в небо
пламени. Трещины земли набухали лавой, и огненные реки ползли навстречу сорвавшимся с
места водам, и темные струи пара вздымались в небо. И настала Тьма, и не стало неба, и
багровые сполохи залили тяжелые низкие тучи, и иссиня-белые молнии рвали в клочья дымные
облака. И не стало звуков, ибо стон Арты, бившейся в родовых муках, был таков, что его уже
не воспринимало ухо. И в молчании рушились и вздымались горы, срывались пласты земли, и
бились о горячие скалы новые реки. Словно незримая рука сминала мир, как глину, и лепила
его заново. И в немоте встала волна, выше самых высоких гор Арды, и беззвучно прокатилась -
волна воды по волнам суши... И утихла плоть Арды, и стало слышно прерывистое огненное
дыхание земли.
Когда Светильники рухнули, не было света, не было тьмы, но это был миг Рождения
Времени. И жизнь двинулась.
Когда Светильники рухнули, ужас сковал Могущества Арды, и в страхе страхом
оградили они себя. И со дна Великого Океана, из тела Арды вырвали они клок живой плоти и
создали себе мир, и имя дали ему - Аман. Отныне Эндорэ значило для них - враждебный ужас,
и те, кто не отвратился от него, не были в чести у Валар...
Когда Светильники рухнули, не стало более преграды, что застила глаза не-Светом. И
он, забытый, потерянный в агонизирующем мире, увидел темноту. Ему было страшно. Не было
места на земле, которое оставалось бы твердым и неизменным, и он бежал, бежал, бежал,
обезумев, и безумный мир, не имеющий формы и образа, метался перед его глазами, и остатки
разума и сознания покидали его. И он упал - слепое и беспомощное существо, и слабый крик о
помощи не был слышен в реве волн, подгоняемых бешеным радостным Оссе.
...И в немоте встала волна выше самых высоких гор Арды, и на гребне ее, как на коне,
взлетел, радостно хохоча, Оссе. Долго мертвый покой мира тяжелым грузом лежал на его
плечах, но он не смел ослушаться господина своего Ульмо. И теперь великой радостью
наполнилось сердце его, когда увидел он, что ожил мир. И не до угроз Ульмо было ему - он
почуял свою силу. Волна вознесла его над миром, и на высокой горе увидел он Крылатого
Валу. Мелькор смеялся - и смеялся в ответ Оссе, проносясь на волне над Ардой. И в тот,
первый День, Майя Оссе стал союзником Черному Вале.
Вода подняла его бесчувственное тело, закрутила и выбросила на высокий холм, и
отхлынула вновь. И много раз перекатывалась через него вода - холодная, соленая, словно
кровь, омывая его, смывая с тела грязь. Ветер мчался над ним, сгоняя с неба мглу, смывая дым
вулканов, протирая черное стекло ночи. И когда открыл он глаза, на него тысячами глаз
смотрела Ночь. Он не мог понять - что это, где это, почему? Это - Тьма? Это - Свет? И вдруг
сказал - это и есть Свет, настоящий Свет, а не то, что паутиной оплетало Арду, источаясь из
Светильников. Вечность смотрела ему в лицо, он слушал шепот звезд и называл их по именам,
и, тихо мерцая, они откликались ему. Тьма несла в себе Свет бережно, словно раковина -
жемчуг. Он уже сидел, запрокинув голову, и шептал непонятные слова, идущие неведомо
откуда, и холодный ветер новорожденной Ночи трепал его темно-золотые длинные волосы. И
именовал он Тьму - Ахэ, а звезды - Гэле, а рдяный огонь вулканов, тянущий алые руки к Ночи -
Эрэ. И казалось ему, что Эрэ - не просто Огонь, а еще что-то, но что - понять не мог. И
полюбил он искать слова, и давать сущему имена - новые в новом мире.
И сделал он первый шаг по земле, и увидел, что она тверда, и пошел в неведомое. Он
видел и первый Рассвет, и Солнце, и Закат, и Луну; удивлялся и радовался, давал имена и пел...
И думал он: "Неужели это - деяние Врага? Но ведь это прекрасно! Разве может быть так
прекрасно зло? И разве Враг может творить, тем более - такое? Может, это ошибка, может, его
просто не поняли? Тогда ведь надо рассказать!" Он не решался искать Мелькора сам, страшась
могучего Валы, потому решил вернуться и поведать о том, что видел.
Манве и Варда радостно встретили его.
- Я думала, что ты погиб, что Мелькор погубил тебя! - ласково сказала Варда. - Я
счастлива, что снова вижу тебя!
"Странно. Я же Майя, я не могу погибнуть!" - удивленно подумал он. Высокий, хрупкий,
тонкий, он был похож на свечу, и темно-золотые волосы были словно пламя. Тому, кто видел
его, почему-то казалось, что он быстро сгорит, хотя был он Майя, и смерть не была властна над
ним. И когда пел он перед троном Короля Мира, его огромные золотые глаза лучились, словно
закат Средиземья отражался в них.
Он пел о том, что видел, о том, что полюбил, и те, кто слушал его, начинали вдруг
меняться в сердце своем, и что-то творилось с их зрением - сквозь яркий ровный свет неба
Валинора они различали иной свет, и это был
- Свет. И боязнь уходила из душ, и к Средиземью стремились сердца, и уже не таким страшным
казался им Мелькор. Светилась песнь, и создавала она - мысль. Но встал Манве, и внезапно
Золотоокий увидел его перекошенное лицо и страшные глаза. Король Мира схватил Майя за
плечи, и хватка его была жестче орлиных когтей. Он швырнул Золотоокого наземь и прорычал:
- Ты! Ничтожество, тварь... Как смеешь... Предался Врагу! - наверно, Манве ударил бы
Золотоокого, но Варда остановила его.
- Успокойся. Он только Майя, и слаб душей. А Мелькор искушен во лжи и злых
наваждениях, - ласковым был ее голос, но холодным - ее взгляд.
Манве снова сел.
- Иди, - сурово сказал он. - Пусть Ирмо колдовскими снами изгонит злые чары из души
твоей. Ступай! А вы, - он обвел взглядом всех остальных,
- запомните: коварен Враг, ложь его совращает и мудрейших! Но тот, - он возвысил голос, - кто
поддастся искушению, будет наказан, как отступник! Запомните это!
В мягкий сумрак садов Ирмо вошел Золотоокий. Ему было горько и больно; он не мог
понять - за что? Не мог поверить словам Манве: "Все это наваждение; Тьма - это зло, и за
Тьмой - пустота". "Но я же видел, я видел!" - повторял он, сжимая руками голову, и слезы
обиды текли по его щекам. Кто-то легко коснулся его плеча. Золотоокий обернулся - позади
Пирамида