смешиваем разные гены, от гуся до гиены, чтобы получился
monstre pittoresque [живописный урод (фр.)], но и это прошло,
скотинокартины вышли из моды. После был деструкционизм, или
угробианство коллег, но и оно уступило место новому течению,
креационизму. Это вам не какое-нибудь ковырянье в глине и
гипсе, но творения, достойные своей эпохи, - спутники в виде
золотых алтарей с аквариумами, в которых каждой акуле самочист
зубы чистит, или полицерковная безгравитационная урбанистика,
когда орбитальные храмы вытягивают свои телескопические башни и
колокольни в пустоте, как омары; но все это, увы, без наития,
без веры, и совершенно приватное, единоличное; каждое такое
творение надо было немедленно залить черной стекловидной
массой, чтобы уберечь от чужого глаза, а еще лучше - пустить в
распыл, но и это плохо крепило ослабленную волю к творчеству...
- Кситя, не мелочись! - надсаживались они. - Лепи сразу в
девятку! Ну же! Смело, без деталей, вовсю! Мы с тобой! Держись,
кореш, не лопайся прежде времени!
- Я и не лопаюсь, уже рычал он, - ars pro arte [искусство
для искусства (лат.)], ланца-ца, ты сыграешь мертвеца, богоид,
ату его, землеца-подлеца, уж я его разукрашу!!!
- Шкуру драть, шкуру драть! - загремели остальные,
вскакивая; верно, это был их гимн; они побежали за занавеску,
должно быть, за инструментами, я тоже вскочил, и цепь
зазвенела.
- Вы что, спятили! Стой! - закричал я, заметив краешком
глаза, что ангел перевел приказание, отданное ему художником,
но не двинулся с места. Он стоял, выше нас на две головы, мерно
шелестя крыльями. Несмотря на такую усиленную вентиляцию, мне
стало душно.
- Богоид, что это? - кричали они. - Держи землеца... Не
хочет?.. Кримистор сгорел? Тогда мы сами поможем! Кситя в
форме, эй, ухнем, навались, ребята пернатые, стройся клином!
И правда, они построились треугольной фалангой и ринулись
на меня, но, странное дело, задом, толкая перед собой художника
с ножом в руке. В моей руке блеснул перочинный нож. Если мне
память не изменяет, похожее построение использовал Александр
Македонский, но с лучшими результатами, потому что у тех ноги
на полпути разъехались, словно ковер был катком, и они
покатились к моим ногам один за другим. Первым с визгом вскочил
толстый председатель антиписателей, - падая, он зацепился
брючиной за острие моего ножика. Я лишь слегка оцарапал ему
седалище, да и то, в сущности, неумышленно, но вопил он как
зарезанный. Остальные были в таком отчаянии от своего фиаско,
что даже не спешили вставать. Лежа кто где грохнулся, они
тихонько стонали:
- Не было веры...
- А все из-за Ксити. Трус, мокроштанник!
- Неправда! Это все из-за вас! Из-за вас! - зашелся
рыданиями экстремальный художник.
- Что-о? Удались отсюда немедленно, мокрая курица! Ноги в
руки!
- Чуял я, что мазила дело угробит, сойка его забодай!
Художник вскочил и начал срывать с себя одежду.
- Кситя, брось! - рявкнул их председатель по делам печати.
- А вы от него, от бедняги, отцепитесь. Гагусь, выходи - твой
черед!
- Да, да, Гагусь! - закричали они с энтузиазмом. - Ну-ка,
вдарим по старому миру! Гусик, заткни за пояс
артиста-портретиста! А мы тебе на растопку дровишек подкинем!
- Врежь ему, Гусенок, до самых печенок!
- Попробуй с канифолью, чтобы не сковырнуться с копыт...
- Канифоли мало, тут виброподошвы нужны...
Ангел переводил взахлеб, экстремисты перегруппировались,
опозоренный художник исчез, а ко мне подошел тот, кого называли
Гагусем, плечистый урод отвратного вида, - нос у него сплющился
и съехал куда-то под левый глаз, должно быть, из-за всеобщей
свалки. Значит, все-таки это маска, подумал я, и у других -
тоже; но надо было сосредоточить внимание на новом противнике.
- Тихо! - рявкнул он, хотя все уже и так замолчали. Он
переступил с ноги на ногу и несколько раз качнулся на пятках
взад и вперед, а тем временем его нос возвращался на прежнее
место. - Ты, млекосос! - продолжал он гробовым голосом. -
Пупочный пупон, состряпанный разбрызгивателем, волосатая твоя
топь, узнай на те несколько минут, которые тебе еще суждено
прохрипеть, с кем ты имеешь дело! Я курдлист-идеалист, автор
гимна, что славит Великоход. Да здравствует курдль, строй до
упора социальный, а притом органически светозарный! Я знаю,
если б ты мог дать отсюда деру, то сразу бы помчался доносить
на меня, но ошейник исторической справедливости, цепи прогресса
держат тебя мертвой хваткой, и никакие шустры тебе уже не
помогут, ты, приблудный козел! Оковы позорного благоденствия
падут с моего народа, подобно тому, как отвалится от твоих
костей говядина; и двинется он на коллективных ногах в светлое
будущее! Близится час расплаты за все поклепы, возводимые на
благородные идеалы, за ведра лживых помоев, вылитых на головы
политоходов, и ждет тебя святая месть, святая месть за нашу
честь, дайте мне силу, дружки-ястребки, спровадить в моги...
- Слабовато что-то, - сказал я.
Даже кирпич не огорошил бы его до такой степени.
- Что? - гаркнул он. - Да как ты смеешь?.. Цыц, недотепа!
- Ти-ли ти-ли травка, - возразил я. - Сбоку бородавка. А
твоя кузина вымыла пингвина...
Он весь затрясся, а прочие просто задрожали от ужаса. Не
так-то легко объяснить, как я додумался до этой импровизации,
ведь, в сущности, я понятия не имел, что именно мешает им
провести скорую и кровавую экзекуцию; но чутье мне
подсказывало, что им надо было взвинтить себя коллективной
самонакачкой, словно успех их убийственного предприятия зависел
от нагнетаемой до нужного уровня атмосферы кошмара.
- Подойди-ка сюда, господин птенчик, - добавил я, - я тебе
Скачать книгу [0.28 МБ]
Пирамида