что мне не понять творческой страсти. Тогда я потребовал показать, где в
таком случае намечено возникновение Разума; вопрос, конечно, был
риторическим - ведь они друг другу наглухо заколотили все обещавшие успех
направления. Я не навязывал им готовых решений, однако в самом начале
упомянул о птицах, в частности, об орлах; между тем они все летающее
снабдили крошечными головками, а все бегающее (например, страусов) довели
до полного кретинизма. Оставались лишь две возможности: либо изготовление
Человека Разумного из маргинальных отходов, либо так называемая пробивная
эволюция, то есть силовая расчистка закупоренных линий развития. Но
пробивной вариант исключался: палеонтологи, обнаружив столь явное
вмешательство, сочли бы его чудодейственным, а я давно запретил всякое
чудотворство, дабы не сбивать с толку грядущие поколения.
Оголтелых конструкторов я отправил на все четыре стороны, то бишь во
все времена; кончилось это гекатомбами их недоношенных творений, сдыхавших
целыми миллионами. Утверждают, будто именно я велел истребить все эти
виды, - гнусный навет, каких я немало наслушался! Нет, не я передвигал
жизнь, словно шкаф, из угла в угол эволюционного процесса, не я удвоил
хобот у амебододона, не я раздул верблюда (giganto camelus) до размеров
слона, не я забавлялся китами, не я довел мамонтов до самоистребления - я
жил идеей Проекта, а не распутной забавой, в которую подручные Годлея
превратили Эволюцию. Эйка и Босха я сослал в средневековье, а Омера,
вздумавшего пародировать тему ГОПСА (так появились людоконь и рыбаба, да
еще с оперным сопрано), - еще дальше, в древнюю Фракию. И снова случилось
то, с чем мне не раз пришлось столкнуться впоследствии. Изгнанники,
лишившись своих постов и возможности творить реально, переключились на
суррогатное творчество. Если вам интересно, что еще было в запасе у Босха,
присмотритесь к его картинам. Не спорю, это был огромный талант, он ловко
сообразовывался с духом эпохи; отсюда религиозная тематика его полотен,
все эти Страшные суды и преисподнии. Впрочем, и Босх порой выдавал себя. В
"Саду земных наслаждений", в "музыкальном аду" (правое крыло триптиха),
точно посередине стоит двенадцатиместный хронобус. Ну, что я тут мог
поделать?
Что же касается Г. Омера, то я не ошибся, пожалуй, сослав его, вслед
за его творениями, в Древнюю Грецию. Все нарисованное им погибло, но его
сочинения сохранились. Не знаю, почему никто - не заметил в них массы
анахронизмов. Разве не видно, что он не принимал всерьез обитателей
Олимпа, которые друг друга подсиживают, то есть ведут себя в точности так
же, как его коллеги по Институту? Персонажи "Илиады" и "Одиссеи" списаны с
реальных лиц, а холерик Зевс - пасквиль на меня самого.
Годлея я уволил не сразу: за него заступился Розенбайсер. "Если этот
человек подведет, - сказал он, - можете сослать меня, научного директора
Проекта, прямо в археозой". Годлей, по слухам, утаивал производственные
резервы, а так как я возражал против идеи использования обезьяноподобных
отходов, он запустил проект ТРУБА (Трансгрессивное Удвоение Биологического
Антропогенеза). Я не верил в эту ТРУБУ, но не стал возражать- и без того
поговаривали, что я рад удушить в зародыше любые проекты. Очередная
контрольная проверка показала, что Годлей запустил в океан парочку
небольших млекопитающих, придал им рыбьи черты, приделал ко лбу радар и
таким образом дошел уже до стадии дельфина. Он вбил себе в голову, что для
полной гармонии необходимы два разумных вида: сухопутный и водный. Что за
вздор! Ведь конфликт в таком случае обеспечен! Я сказал ему: "Никакого
разумного подводного существа не будет!" Так что дельфин остался как есть,
с мозгом на вырост, а мы очутились в кризисе.
Что было делать? Начинать эволюцию еще раз, сначала? На это у меня не
хватило бы нервов. И я позволил Годлею действовать по своему усмотрению,
то есть утвердил обезьяну в качестве полуфабриката, обязав его, однако,
облагородить модель; а чтобы он не смог потом отвертеться, послал ему
письменные указания, честь по чести, служебным порядком. Не вдаваясь в
подробности, я тем не менее подчеркнул, что лысые ягодицы свидетельствуют
о дурном вкусе, и отстаивал культурный подход к вопросам пола - что-нибудь
вроде цветов, незабудок, бутончиков. Перед самым отъездом на Ученый совет
я лично попросил его не изощряться на свой лад, а поискать какие-нибудь
красивые идеи. В мастерской у него царил страшный кавардак, кругом торчали
какие-то рейки, бруски, пилы - и это в связи с любовью! Вы что, сказал я
ему, с ума сошли - любовь по принципу дисковой пилы? Пришлось взять с него
честное слово, что пилы никакой не будет. Он усердно поддакивал, а сам
посмеивался в кулак: проведал уже, что приказ о его увольнении лежит у
меня в столе, так что он ничем не рискует.
И вот он решил поступить мне назло и рассказывал каждому встречному,
что у шефа (то есть у меня) по возвращении глаза полезут на лоб; и точно,
меня бросило в дрожь. О Боже, о, силы небесные! Я срочно вызвал его;
Годлей прикинулся послушным службистом: он-де придерживался указаний!
Вместо того чтобы убрать мерзкую плешь на заду, он оголил обезьяну
целиком, то есть сделал все наоборот; ну, а что до любви и пола, то иначе
как саботажем этого не назовешь. Один только выбор места... Да что
толковать об этой диверсии! Каждый видит, к чему она привела. Постарался
господин инженер... Какие ни есть, эти обезьяны были хотя бы
вегетарианками. А он сделал их плотоядными.
Я срочно созвал Ученый совет и поставил вопрос о добротизации гомо
сапиенса. Но мне отвечали, что сделанного не исправишь в момент: пришлось
бы аннулировать двадцать пять миллионов лет, а то и все тридцать. Совет
проголосовал против, я не воспользовался правом вето, может, и зря, но я
уже просто валился с ног. А тут еще поступили сигналы из XVIII и XIX
столетий: сообщалось, что сотрудники МОЙРЫ, которым надоело мотаться во
времени туда и обратно, устроили себе резиденции в старых замках, дворцах,
подземельях, совершенно не заботясь о конспирации, в результате чего пошли
разговоры о проклятых душах, о звоне цепей (шумы запускаемого хроноцикла),
о привидениях (моировцы носили белый мундир, словно не могли подобрать
лучшего цвета); они заморочили людям головы, напугали их прохождением
сквозь стены (отъезд во времени всегда так выглядит, ведь хроноцикл стоит,
а Земля продолжает вращаться) - словом, набедокурили так, что отсюда
родился Романтизм. Наказав виновных, я принялся за Годлея и Розенбайсера.
Я сослал их обоих, хотя понимал, что Ученый совет этого мне не
простит. Впрочем, должен признать: Розенбайсер, который впоследствии
поступил со мной безобразно, в ссылке вел себя довольно прилично (в
качестве Юлиана Отступника) и многое сделал для беднейших слоев населения
Византии. Отсюда видно, что он не справился с должностью, потому что не
дорос до нее. Управлять империей проще, чем заведовать исправленьем
истории.
Так завершилась вторая фаза Проекта. Поскольку теперь мы могли
Скачать книгу [0.04 МБ]
Пирамида