Он протяжно свистнул.
- Ладно. Не верю, но ладно. Мне-то что за дело? Ну, лезь сам в дерьмо.
Так, говоришь, ты миссийщик?
Я колебался, не зная, что сказать.
- Я не вполне понимаю, о чем вы говорите, - начал я, - но если речь
идет о моей миссии...
- Та-а-ак, - протянул он. - Инструкцию получил?
- Получил, но...
- Испарилась?
- Да. Вы, может, знаете, что...
- Погоди.
Он наклонился, достал из-под ванны фотоаппарат в футляре и, усаживаясь
осторожно на биде, извлек из-под крышки футляра бисквит.
- Мясной рулет с обеда, - пояснил он с полным ртом. Несколько крошек
упало ему на грудь. - Занимаюсь самопожертвованием, как видишь. Хочешь,
значит, знать, что тут делается?
- Хочу.
- Священник был?
- Был.
- Лилейная белизна?
- Извините?
- А, еще нет! Хорошо. Как будто бы восьмидесятка.
Он примеривал какую-то мысль к моей непрерывно трясшейся ноге,
внимательно вглядываясь в нее, не переставая жевать. При этом кончиком языка
он не давал упасть с губ наиболее крупным крошкам.
- После старика, - заключил он наконец. - А жирного тебе уже
подсовывали? Пухляк, отъевшийся! Можешь не говорить: по тебе видно. А тик -
это явно после старика.
Он ткнул пальцем в футляр фотоаппарата.
- Не голоден? Хочешь?
- Спасибо.
Казалось, он даже не слушал, что я ему отвечаю, поудобнее усаживаясь на
стульчаке, умудряясь не задеть крестцом торчавшие сзади краны. Его движения
были сноровистыми и рассчитанными, словно он полжизни просидел на унитазах.
- Храпа, - сказал он с какой-то тоской, - насмотрелся, а? Кожа синеет,
бородавочки в парочки... Затем струпья живой изгородью, темно, смутно,
мутно, а ты - как авгур какой-то, ломающий голову над чихом! Кустиком в ухе,
холера, говорит, а ты и так, и сяк, складываешь, раскладываешь - и ничего не
понимаешь. У тебя сейчас что: испытание или уже выподление?
- Извините, - сказал я, - но...
- На испытании, - решил он. - Комбинациями занимаешься, брат, и тем
живешь! Чайком живешь! Долго так не протянешь! Нога любит иногда так вот,
что дальше некуда, и не хочет, проклятая, перестать. Булавками во сне тебя
кололи?
- Нет. Почему вы...
- Не мешай. Мухи в чае были? Искусственные...
- Были!
Я не понимал, к чему он клонит, однако улавливал в этом какой-то смысл,
связанный со мной самым тесным образом.
- Эти кусты, - вырвалось у меня, - вы об адмирадире?
- Нет, о Струделе. Старик-то переживет нас обоих, могу об заклад
побиться. Помню, таким уже был, когда полотенец еще и следа не было, а
бритву друг у друга из рук рвали. Кофейная гуща... Канцелярствовали тогда
без этой гигиены, а тех, о ком выяснили с помощью гущи, тайком брали, так,
что все концы спрятаны, все шито-крыто. В Подвальный Отдел направляли, а там
- трах-бах, каблуком в морду, выслушивание, латание и будь здоров. А теперь
самое большое - это постреливают. Стреляли?
- В коридоре? Да. Что это значит?
- Триплет. Провал третьяка. Ну, шпунцели перетасовались, и один
поторопился, перестарался то есть.
"Сноровистый шпион! - быстро думал я. - Видно хотя бы уже по жаргону.
Но чего он от меня хочет? От обеда ради разговора отказался - какой
благорасположенный!.. Ого! Я должен держать ухо востро".
- Ухо должен держать востро, а? - спросил он. Затем прыснул при виде
моей мины.
- Ну, что ты удивляешься? Я человек бывалый, поднаторевший, собаку на
этом съел... все по инструкции... Думаешь, как твоя? Да нет! Это ты
серийный, мой дорогой. Мушки в чае и тому подобное. Из всего этого только
чай остался такой же, что и прежде...
Он помрачнел и уставился на сверкавшую девственной белизной дверь.
Выражение скуки вдруг сделало его лицо постаревшим, одиноким и усталым.
- Послушайте, - обратился к нему я. - Неужели вы не можете говорить
просто, по-человечески?
- А я как говорю? - удивился он.
- Что все это значит? И что вы... зачем вы здесь?
- Ну, успокойся. Ты занимаешься комбинациями без необходимости, и
удается тебе это плохо. А может, ищешь пятнышки для вымаливания? Или, может,
подтасовка, яичко, бутылочка, прутик, а? Эх, не стоит. Все равно конец.
- Чему конец?
- Всему конец. Все здесь надувательство. Нет бы по-старому: лепесток
розы обнюхиваешь, а сердце бьется - провал или нет? И уж крыса у тебя под
кожей - если не шмыгнет, весь трясешься, весь каменеешь, по привычке,
разумеется, потому как что осталось? Подставные?
- Что вы этим хотите сказать? Какие подставные? Крыса? Это вы насчет
того, что у меня нога трясется? Вы об этом? Ну и что с того? А что,
собственно, вы тут делаете?
- Знал бы ты, что я делаю... Присмотрись-ка. - Наклонившись ко мне, он
указал пальцем на свое лицо. - Как, хорошо я выгляжу, а? Загубили меня, и
знать бы хоть, кто - а то тут одни чесуны-шимпанзе, шпундели-мандрильоны,
кодла, морока и все...
- А зачем вам аппарат? - спросил я вдруг, хотя мне было уже все равно.
- Аппарат? А что, не знаешь?
- Вы делали снимки...
- Конечно же.
- В сейфе с...
Я понизил голос с остатком надежды, что он не признается, но он
флегматично кивнул головой.
- Ясное дело. Впрочем, это не важно. Это так, чтобы окончательно не
одряхлеть. Мозги плесневеют, шмайзель подступает, ну вот и щелкнешь иногда
где-нибудь что-нибудь.
Скачать книгу [0.18 МБ]
Пирамида