или кто-либо другой. Должен ведь он рано или поздно оттуда выйти. Я
рассчитывал дождаться этого момента и подойти к нему, а пока, чтобы
скоротать время, попытался просмотреть принесенную книгу и рукопись. По
правде говоря, я получил лишь очень смутное представление об их содержании -
в такой растерянности и сильном расстройстве находился мой ум.
Манускрипт заключал в себе ряд рекомендаций повседневного пользования
относительно видения ангелов, учебник же астрономии делился на
многочисленные малопонятные параграфы. Говорилось там что-то о камуфляже
галактик, об укрытии их внутри темных туманностей, о выведении звезд из
состава созвездий, о подстановке и порче планет, о космогонических
диверсиях, но из содержания этих разделов я не могу вспомнить ни единого
слова, хотя листал эту книгу исступленно, вчитывался, ничего не понимая, и
десятки раз возвращался к началу.
То, что со мной в этой комнате перестали считаться до такой степени,
оказывало на меня действие все более гнетущего кошмара, гораздо худшего, чем
казнь, которую до этого рисовало мне мое воображение. С пересохшим горлом,
сгорбленный, обессиленный, я не раз срывался с места и слабым, охрипшим
голосом, слегка заикаясь, просил секретаршу хоть о какой-нибудь информации -
не может ли она сообщить мне часы работы своего шефа, или в какое время он
отправляется обедать, или - это было уже отступление по всем фронтам - где
работает какой-нибудь еще следственный орган или прокуратура, или иной
какой-либо правовой уполномоченный, но она, как и прежде занятая телефонами,
переключением каналов, записью цифр и расстановкой галочек на полях больших,
с отпечатанным текстом листов, повторяла одно и тоже: мне следовало бы
обратиться в справочную. Наконец я спросил, где же находится эта справочная,
и она сообщила мне номер комнаты, 1593, прикрывая при этом рукой микрофон, в
который как раз в этот момент что-то объясняла. Я собрал все свои бумаги,
папку, книжку и вышел несолоно хлебавши, пытаясь по дороге хоть в какой-то
степени обрести спокойствие и уверенность, которые с утра у меня еще были,
но теперь об этом не могло быть даже и речи. Бросив взгляд на часы - они
показывали относительное время, ибо я так и не смог привести их в
соответствие с какими-нибудь другими, и, кстати, мне ни разу не попалось в
Здании какого-либо календаря, так что я совершенно потерял счет дням, - я
убедился, что провел в секретариате без малого четыре часа.
Последняя комната в коридоре третьего этажа носила номер 1591. Я
попытался искать указанную секретаршей дверь на следующем этаже, но там
нумерация начиналась с двойки. Я заходил в различные комнаты с табличками
"Секретно", "Совершенно секретно", "Сверхсекретно", "Командование", затем
поднялся на пятый этаж и попытался отыскать те двери, которые привели меня в
самом начале к командующему, но либо сменили таблички, либо он располагался
теперь где-то в другом месте, поскольку я не обнаружил ни следа того, что
было раньше.
Бумаги отвратительно размякли в моих вспотевших руках. Ослабевший от
голода - с тех пор, как побывал в столовой, я ничего не ел - я бродил по
коридорам, ощущая покалывание отросшей на лице щетины. Наконец я стал
спрашивать о злополучной комнате даже лифтеров.
Тот, у которого подслушивающий аппарат был спрятан в протезе, поведал
мне, что эта комната "вне списка" и туда сначала нужно позвонить по
телефону.
Примерно часа через четыре (за этот период времени мне дважды удалось
воспользоваться телефонами во временно пустовавших комнатах, но номера
справочной были заняты) движение в коридорах значительно возросло. Служащие
группами спускались на лифтах в столовую. Я отправился туда вслед за ними,
не столько даже влекомый голодом, сколько из-за того, что помимо воли был
втянут в толчею у одного из лифтов. Еду - клецки с маком, разварившиеся и
обильно политые маслом, чего я не переношу - я постарался проглотить
побыстрее, не будучи уверен, обед это или ужин.
Клецки, как ни мерзки они были, все-таки служили отсрочкой ожидавшего
меня бродяжничества. Уже давно меня так и тянуло пойти к Эрмсу, но я все
время это откладывал - если и он меня подведет, тогда мне не останется
совсем ничего. Выходя из столовой, с жирными губами и холодным потом,
выступившим на лбу после внезапного наполнения желудка, я думал о том, что
никто почему-то не хотел принимать мои признания и самообвинения. Вообще-то
это меня не удивляло. Меня уже ничто не удивляло. Мне хотелось спать, и я
стал как-то ко всему равнодушен. Потому я поднялся наверх, в мою ванную
комнату, проверил, пуста ли она, постелил себе рядом с ванной, под голову
положил свежее полотенце и попытался заснуть.
Сразу же появился страх. Я не боялся ничего конкретного, просто боялся,
и все, причем до такой степени, что начал снова потеть. Каменный пол холодил
мое тело, я переворачивался с боку на бок и, наконец, встал. Тело ломило. Я
сел на край ванной и попытался думать обо всем, что было и что меня еще
ждет. Папка, книга и истрепанный манускрипт с рекомендациями относительно
видения ангелов лежали тут же, возле моей ноги. Я мог все это пнуть, но не
сделал этого, а лишь продолжал думать, и чем более усиленно я занимался
этим, тем более явной становилась пустота моих размышлений. Я вставал, ходил
по ванной, пускал воду из кранов, закручивал их, исследовал, когда их
откручивание вызывает завывание труб, корчил гримасы перед зеркалом и даже
как-то раз всплакнул. Потом я снова сел на ванну и, подперев голову руками,
сидел так некоторое время.
Сонливость прошла. Быть может, меня все еще подвергают испытанию?
Ошибка в прочтении номера тоже вполне могла быть предусмотрена. Пропыленный
архивный служитель чуть ли не сразу повел меня в раздел пыток.
Его восторги, рвение, подпрыгивания с каплей под носом казались мне
теперь все более искусственными, притворными, фальшивыми. Почему он так
подчеркивал устарелость физических мук? Просто так? А пытка ожиданием -
разве он не упоминал о такой?
Быть может, речь шла о том, чтобы сделать меня в должной мере
послушным, мягким? Может, посредством такого метода должна была быть изучена
моя твердость, необходимая при выполнении миссии, трудной, в высшей степени
трудной - это ведь упорно твердили все по очереди. Значит, я по-прежнему был
избранным и назначенным для ее выполнения? В таком случае, мне на самом деле
не о чем было беспокоиться - самой лучшей тактикой была служебная
бесстрастность, некая умеренная пассивность. Секретарша умышленно услала
меня ни с чем.
Умышленно также были заняты номера справочной. Повинности мои были на
самом деле экзаменами - другими словами, все было в порядке. Найдя, таким
образом, душевную опору, я умылся и вышел, чтобы отправиться, наконец, к
Эрмсу.
В нескольких десятков шагов от Отдела Инструкций я наткнулся на
уборщиков.
Скачать книгу [0.18 МБ]
Пирамида