Я промолчал.
- Сейчас будет месса, - поспешно заговорил он. - Панихида, а потом
месса. Если вы хотите...
- Это не имеет значения.
- Конечно.
Становилось все холоднее. Ледяной ветер гулял между свечей, покачивая
язычки пламени. Сбоку прямо мне в глаза блеснуло отражение.
Там, поодаль от гроба, громоздился тяжелый предмет - большой
холодильник, через никелированную решетку которого струились потоки
морозного воздуха.
- Неплохо у вас тут все устроено, - равнодушно пробормотал я.
Монах-офицер покосился в сторону и белой, мягкой, словно из теста
вылепленной рукой коснулся моего рукава.
- Осмелюсь доложить, не все, - зашептал он. - Много несуразностей...
Халатность при исполнении обязанностей... Офицер-приор не справляется...
Он нашептывал эти слова, следя при этом за моим лицом, готовый в любую
минуту ретироваться, но я молчал, вглядываясь в размытое тенями лицо
умершего, не делая ни одного движения.
Это его явно ободрило.
- Это, конечно, не мое дело... Я едва ли смею... - Он дышал мне в
висок. - Но все же, если бы мне было дозволено спрашивать, в надежде, что я
смогу принести какую-нибудь пользу в служебном порядке, вы... по высочайшему
направлению?
- Да, - ответил я.
Губы его в восхищении приоткрылись, во рту стали видны большие
лошадиные зубы. С вымученной улыбкой на лице он застыл, словно упиваясь моим
ответом, как изваяние.
- Позвольте мне уж тогда сказать... Я вам не мешаю?
- Нет.
- Спасибо. Все больше становится недочетов в службе.
- Божьей? - проявил я догадливость.
Его улыбка стала вдохновенной.
- Бог-то не забывает о нас никогда... Я имею в виду дела нашего Отдела.
- Вашего?..
- Так точно. Теологического. Отец Амниен из Секции Конфиденциальности
последнее время замечен в злоупотреблениях...
Он продолжал говорить, но я вдруг перестал его слышать, поскольку
непослушно торчавший мизинец лежавшего в гробу старичка внезапно
пошевелился.
Застыв от ужаса, я ловил каждое его движение, ощущая отвратительно
теплое дыхание монаха-офицера на своем затылке.
Все остальные полусогнутые пальцы плотно прилегали друг к другу и
казались отлитой из воска половиной ракушки.
Только этот мизинец, казавшийся более пухлым, более розовым по
сравнению с другими пальцами, слегка шевелился, и тут мне показалось, что
даже в этой невозможной выходке, в игривом шевелении мизинца, я улавливаю
искусно воплощенную натуру старичка.
Вместе с тем было в этих движениях нечто призрачное, бесплотное, что
заставляло оставить мысль о воскрешении и направляло мышление к тем особым
мельчайшим и неуловимым движениям насекомых, проявлением которых была,
например, едва заметная расплывчатость брюшка непосредственно перед полетом.
Расширенными глазами следил я за этими шевелениями, все более явными
покачиваниями пальца.
- Не может быть! - вырвалось у меня.
Монах приник ко мне, согнувшись в полупоклоне.
- Богом клянусь! По долгу службы уст моих да не осквернит ложь.
- Да? Ну, тогда расскажите мне, что же у вас не в порядке, - произнес
я.
Я не вполне отдавал себе отчет в том, что говорю, внезапно сознавая,
что перед лицом перспективы остаться один на один со старичком без раздумий
соглашаюсь на отвратительную назойливость монаха, словно надеясь, что в
присутствии двух людей покойник не решится на что-нибудь посерьезнее.
- Исповедальные карточки содержатся неряшливо, нет должного надзора за
посетителями, офицер-привратник не заботится о своевременном выписывании
пропусков, в Секции Попечения Душ совершенно не ведется провокационная
работа.
- Что вы говорите, брат мой? - пробормотал я.
Палец успокоился. Мне надо было бы уходить как можно скорее, но я
слишком глубоко увяз в этой сцене.
- А как обстоят дела с религиозными обрядами? - спросил я безо всякого
интереса, невольно входя в навязанную мне роль инспектора.
Его возбуждение росло, он почти шипел, а глаза его горели и слезились,
его распирало от упоения доносительства, облеплявшего его губы беловатым
налетом слюны.
- Ну, что с обрядами?
Он нетерпеливо скривился, набираясь смелости перед тяжестью обвинений,
которые ему предстояло предъявить.
- Проповеди не вдохновляют ни на какие начинания, не дают ощутимых
результатов, правила подслушивания нарушаются сплошь и рядом, и в Секции
Высших Предначертаний злоупотребления привели к скандалу, который удалось
кое-как замять лишь благодаря тому, что тайный брат Малькус сумел наладить
отношения с ризничим, которому он в порядке обмена посылает для покаяния
девиц с девятого, разумеется, соответствующим образом настроенных, а
аббат-офицер Орфини, вместо того чтобы уведомить кого следует, ударился в
мистику, толкует о неземных наказаниях...
- Космических?
- Если бы! Ох, прошу извинить... не знаю, к сожалению, звания...
- Ничего, это не важно.
- Понимаю. Можно толковать о "наижесточайших карах", имея под рукой
столько эффективных приспособлений, благодаря коллегам из Турции... Но ведь
вдобавок ко всему тайный брат Малькус направо и налево распускает слухи о
том, что он расшифровал Библию. Вы понимаете, что это означает?
- Богохульство, - предположил я.
- С богохульством Всевышний справится как-нибудь сам, это для него не
впервой. Речь идет о целом учении! Теологические основы теории святого
отступничества.
- Хорошо, - нетерпеливо перебил я его. - Давайте перейдем к фактам.
Этот тайный брат Малькус... Как все это выглядит? Но, ради Бога, самую суть.
- Слушаюсь. О том, что брат Малькус триплет, было известно давно -
способ, которым при пении псалмов... Ну, понимаете, брат Альмугенс должен
Скачать книгу [0.18 МБ]
Пирамида