Томаса у дороги N41 и что мы спим там же, прямо у самолетов.
Я чувствовал, что на нас накатывают волны злости, исходящие от людей,
которые боялись за нравственность своих детей, за будущее американского
образа жизни, и это меня совершенно не радовало. До конца передачи было
еще полчаса, а дела шли все хуже и хуже.
- А знаете, мистер, я думаю, что вы - обманщик, - сказал следующий.
- Конечно, я - обманщик. Мы все обманщики в этом мире, все стараемся
казаться не тем, что мы есть на самом деле. Мы - это вовсе не тела,
разгуливающие по Земле, мы не состоим из молекул и атомов. Мы - идеи
Абсолюта, которые невозможно уничтожить или убить, как бы сильно мы
ни верили в смерть...
Он бы сам первым напомнил мне, что я волен уйти, если мне не нравятся
его слова, он бы посмеялся над тем, что мне мерещатся толпы, ждущие с
факелами у самолетов, чтобы тут же разорвать нас на клочки.
"Не расставайся, говоря: "До свидания". Необходимо попрощаться до
того, как вы можете встретиться вновь. А новая встреча, после
коротких мгновений или многих жизней, обязательно будет, если вы
настоящие друзья".
На следующий день, когда солнце стояло в зените, а желающих покататься
еще не было, он остановился у крыла моего самолета.
- Помнишь, что ты сказал, узнав о моих проблемах, ну, что никто не хочет
слушать, сколько бы чудес я ни совершил?
- Нет.
- А ты помнишь тот день, Ричард?
- Да, день я помню. Внезапно ты показался мне таким одиноким. Но я не
помню, что тогда сказал.
- Ты сказал, если я завишу от того, волнует ли людей то, что я говорю, то
мое счастье зависит от первого встречного, а не от меня самого. Я пришел
сюда, чтобы узнать простую истину: не имеет значения, говорю я или нет.
Я выбрал эту жизнь, чтобы рассказать людям, как устроен этот мир, но с
тем же успехом я мог выбрать эту жизнь, чтобы вовсе ничего не говорить.
Абсолюту не надо, чтобы я рассказывал всем о том, как устроен мир.
- Это и так ясно, Дон. Я мог бы тебе об этом сказать давным-давно.
- Ну, спасибо большое. Я нашел то, ради чего прожил эту жизнь, я
закончил работу всей жизни, а он говорит: "Это и так ясно, Дон". - Он
смеялся, но в то же время был печален, и тогда я не знал, отчего.
Часть восемнадцатая
"Твое невежество измеряется тем, насколько глубоко ты веришь в
несправедливость и человеческие трагедии. То, что гусеница называет
Концом света, Мастер назовет бабочкой".
Слова, которые я прочитал в "Справочнике Мессии" накануне, были
единственным предупреждением. День проходил как обычно. Я стоял на
верхнем крыле "Флита", заливая бензин в бак, и с удовольствием
поглядывал на небольшую толпу желающих прокатиться. Его самолет
после посадки подрулил к ним и остановился, подняв своим широким
винтом небольшой ураган. Но в следующую секунду раздался легкий
хлопок, будто лопнула шина, и тут толпа сорвалась с места и побежала.
Шины на "Трэвэл Эйр" были в полной сохранности, мотор, как и за
секунду до этого, тихонько урчал на холостых оборотах, но в матерчатой
обшивке фюзеляжа у пилотской кабины зияла большая дыра. Шимоду
отбросило к дальней стене, его голова свесилась вниз, а тело казалось
совершенно неподвижным.
Мне потребовалось несколько мгновений, чтобы осознать, что Дональда
Шимоду только что застрелили, еще одно, чтобы бросить канистру,
спрыгнуть на землю и рвануть к нему. Все было похоже на киносценарий,
на сцену из любительского спектакля: человек с дробовиком в руках,
убегающий вместе со всеми - он пробежал так близко от меня, что я легко
мог бы дотянуться до него рукой. Теперь я вспоминаю, что мне на него
было наплевать. Во мне не было ни ярости, ни удивления, ни ужаса.
Главное, надо было как можно быстрее добраться до кабины "Трэвэл Эйр"
и поговорить с другом.
Казалось, что у него в руках взорвалась бомба. Кожаная куртка и рубашка
на левом боку были залиты кровью и свисали лохмотьями, видны глубокие
раны, словом, алое месиво. Его голова упиралась в правый нижний угол
приборного щитка, возле ручки зажигания, и я подумал, что если бы он
пристегивался в полете, его бы так сильно не швырнуло вперед.
- Дон, ты в порядке? - Глупее вопроса не придумаешь.
Он открыл глаза и улыбнулся. Его лицо было мокрым от крови.
- Ричард, как все это выглядит?
Услышав, что он заговорил, я почувствовал огромное облегчение. Если он
может говорить, если он может думать, то с ним все будет в порядке.
- Слушай, приятель, если бы я не знал, кто ты такой, я бы сказал, что ты
влип в историю.
Он не шевелился, только чуть-чуть повернул голову, и внезапно я снова
испугался, больше его неподвижности, чем этого кровавого месива.
- Я не знал, что у тебя есть враги.
- У меня нет. Это был... друг. Лучше, чем, если б... какой-нибудь
возненавидевший меня бедняга... навлек на себя... всякие беды... убив меня.
Сиденье и стенки кабины были сплошь залиты кровью - придется немало
потрудиться, чтобы снова отмыть "Трэвэл Эйр", хотя сам самолет
практически не был поврежден.
- Должно ли так было случиться, Дон?
- Нет... - тихо сказал он, едва дыша, - но я думаю... мне нравится драма...
- Ладно, давай быстрее! Исцеляйся! Судя по размерам толпы, нам сегодня
придется много полетать!
Но пока я подбадривал его шутками, несмотря на все свои знания и
понимание реальности, мой друг Дональд Шимода упал на ручку
зажигания и умер.
В моей голове будто с грохотом что-то взорвалось, мир покачнулся, я
соскользнул с крыла и упал в траву, залитую кровью. "Справочник
Мессии" вывалился из кармана и раскрылся, ветер заиграл его страницами.
Я поднял его, не глядя. "Неужели этим все и кончается?! -думал я. - И все,
что говорит Мастер, лишь красивые слова, которые не могут спасти его,
когда на фермерском поле на него бросается какой-то жалкий бешеный
пес".
Мне пришлось прочитать трижды, прежде чем я смог поверить, что на этой
странице было напечатано:
"Все в этой книге может оказаться ошибкой".
Пирамида