Глава четвертая
Эта бедная, старая невинная птица
ругается, как тысяча чертей, но
она не понимает, что говорит.
Р. Стивенсон
Однако завтра с самого утра мне пришлось заняться своими прямыми
обязанностями. "Алдан" был починен и готов к бою, и, когда я пришел после
завтрака в электронный зал, у дверей уже собралась небольшая очередь дублей
с листками предлагаемых задач. Я начал с того, что мстительно прогнал дубля
Кристобаля Хунты, написав на его листке, что не могу разобрать почерк.
(Почерк у Кристобаля Хозевича был действительно неудобочитаем; Хунта писал
по-русски готическими буквами.) Дубль Федора Симеоновича принес программу,
составленную лично Федором Симеоновичем. Это была первая программа, которую
составил сам Федор Симеонович без всяких советов, подсказок и указаний с
моей стороны. Я внимательно просмотрел программу и с удовольствием убедился,
что составлена она грамотно, экономно и не без остроумия. Я исправил
некоторые незначительные ошибки и передал программу своим девочкам. Потом я
заметил, что в очереди томится бледный и напуганный бухгалтер рыбозавода.
Ему было страшно и неуютно, и я сразу принял его.
-- Да неудобно как-то, -- бормотал он, опасливо косясь на дублей.
-- Вот ведь товарищи ждут, раньше меня пришли...
-- Ничего, это не товарищи, -- успокоил я его.
-- Ну граждане...
-- И не граждане.
Бухгалтер совсем побелел и, склонившись ко мне, проговорил
прерывающимся шепотом:
-- То-то же я смотрю -- не мигают оне... А вот этот в синем -- он,
по-моему, и не дышит...
Я уже отпустил половину очереди, когда позвонил Роман.
-- Саша?
-- Да.
-- А попугая-то нет.
-- Как так нет?
-- А вот так.
-- Уборщица выбросила?
-- Спрашивал. Не только не выбрасывала, но и не видела.
-- Может быть, домовые хамят?
-- Это в лаборатории-то директора? Вряд ли.
-- Н-да, -- сказал я. -- А может быть, сам Янус?
-- Янус еще не приходил. И вообще, кажется, не вернулся из Москвы.
-- Так как же это все понимать? -- спросил я.
-- Не знаю. Посмотрим.
Мы помолчали.
-- Ты меня позовешь? -- спросил я. -- Если что-нибудь интересное...
-- Ну конечно. Обязательно. Пока, дружище.
Я заставил себя не думать об этом попугае, до которого мне в конце
концов не было никакого дела. Я отпустил всех дублей, проверил все
программы и занялся гнусной задачкой, которая уже давно висела на мне.
Эту задачу дали мне абсолютники. Сначала я им сказал, что она не имеет
ни смысла, ни решения, как и большинство их задач. Но потом
посоветовался с Хунтой, который в таких вещах разбирался очень тонко, и
он мне дал несколько обнадеживающих советов. Я много раз обращался к
этой задаче и снова ее откладывал, а вот сегодня добил-таки. Получилось
очень изящно. Как раз когда я кончил и, блаженствуя, откинулся на спинку
стула, оглядывая решение издали, пришел темный от злости Хунта. Глядя
мне в ноги, голосом сухим и неприятным он осведомился, с каких это пор я
перестал разбирать его почерк. Это чрезвычайно напоминает ему саботаж,
сообщил он.
Я с умилением смотрел на него.
-- Кристобаль Хозевич, -- сказал я. -- Я ее все-таки решил. Вы были
совершенно правы. Пространство заклинаний действительно можно свернуть
по любым четырем переменным.
Он поднял, наконец, глаза и посмотрел на меня. Наверное, у меня был
очень счастливый вид, потому что он смягчился и проворчал:
-- Позвольте посмотреть.
Я отдал ему листки, он сел рядом со мною, и мы вместе разобрали
задачу с начала и до конца и с наслаждением просмаковали два изящнейших
преобразования, одно из которых подсказал мне он, а другое нашел я сам.
-- У нас с вами неплохие головы, Алехандро, -- сказал, наконец,
Хунта. -- В нас есть артистичность мышления. Как вы находите?
-- По-моему, мы молодцы, -- сказал я искренне.
-- Я тоже так думаю, -- сказал он. -- Это мы опубликуем. Это никому
не стыдно опубликовать. Это не галоши-автостопы и не брюки-невидимки.
Мы пришли в отличное настроение и начали разбирать новую задачу
Хунты, и очень скоро он сказал, что и раньше иногда считал себя
побрекито, а в том, что я математически невежествен, убедился при первой
же встрече. Я с ним горячо согласился и высказал предположение, что ему,
пожалуй, пора уже на пенсию, а меня надо в три шеи гнать из института
грузить лес, потому что ни на что другое я не годен. Он возразил мне. Он
сказал, что ни о какой пенсии не может быть и речи, что его надлежит
пустить на удобрения, а меня на километр не подпускать к лесоразработке,
где определенный интеллектуальный уровень все-таки необходим, а
назначить учеником младшего черпальщика в ассенизационном обозе при
холерных бараках. Мы сидели, подперев головы, и предавались
самоуничижению, когда в зал заглянул Федор Симеонович. Насколько я
понял, ему не терпелось узнать мое мнение о составленной им программе.
-- Программа! -- желчно усмехнувшись, произнес Хунта. -- Я не видел
твоей программы, Теодор, но я уверен, что она гениальна по сравнению с
этим... -- Он с отвращением подал двумя пальцами Федору Симеоновичу
листок со своей задачей. -- Полюбуйся, вот образец убожества и
ничтожества.
-- Г-голубчики, -- сказал Федор Симеонович озадаченно, разобравшись
в почерках. -- Это же п-проблема Бен Б-бецалеля. К-калиостро же доказал,
что она н-не имеет р-решения.
Скачать книгу [0.18 МБ]
Пирамида