низложен. Впрочем, можешь утешиться: императору тоже не повезло.
Гаг криво ухмыльнулся и снова окаменел лицом.
- Пустите меня домой, - сказал он. - Вы не имеете права меня здесь
держать. Я не военнопленный и не раб.
- Давай-ка так, - сказал Корней. - Давай не будем ссориться. Ты плохо
себе представляешь, что там у вас делается. А там такие, как ты, сколотили
банды, им все хочется поставить скелет на ноги, а этого, кроме них, никто
уже не хочет. За ними охотятся, как за бешеными псами, и они обречены.
Если тебя сейчас отправить домой, ты, конечно же, примкнешь к такой банде,
и тогда тебе конец. И дело, между прочим, не только в тебе, дело еще и в
тех людях, которых ты успеешь убить и замучить. Ты опасен. И для себя, и
для других. Вот так, если откровенно.
Оказывается, Корней мог быть и таким. Перед Гагом стоял боец, и
хватка у этого бойца была железная, и бил он в самую точку. Ну, что ж, за
откровенность спасибо. Значит, теперь так и будем: ты мне сказал, но я
тебе тоже сейчас скажу. Хватит строить из себя мальчика в штанишках.
Надоело.
- Значит, боитесь, что я там буду опасен, - сказал Гаг. Он уже больше
не мог и не хотел сдерживаться. - Что ж, воля ваша. Только смотрите, как
бы я ЗДЕСЬ не стал опасен!
Они стояли по сторонам траншеи, лицом к лицу, и сначала Гаг
торжествовал, что ему удалось вызвать это холодное свечение в обычно
добрых до отвращения глазах великого лукавца, а потом вдруг с изумлением и
негодованием обнаружил, что свечение это исчезло, и снова у него, сатаны,
улыбочка, и глаза снова прищурились по-отечески, змеиное молоко! И вдруг
Корней фыркнул, захохотал и закричал, разведя руки:
- Кот! Ну кот и кот! Дикий... Ду-умай! - сказал он Гагу и постучал
себя по темени. - Думай! Мозгами шевелить надо! Неужели ты зря здесь пятую
неделю торчишь?
Тогда Гаг резко повернулся и пошел в степь.
- Думай! - в последний раз донеслось до него.
Он шел не глядя под ноги, проваливаясь в сурчиные норы, спотыкаясь,
царапая лодыжки колючками. Он ничего не видел и не слышал вокруг, перед
глазами его стояло иссеченное морщинами землистое лицо с безмерно усталыми
покрасневшими глазами, и в ушах звучал хрипловатый голос: "Сопляки! Мои
верные, непобедимые сопляки!" И этот человек, последний родной человек,
оставшийся в живых, сейчас где-то спасался, прятался, томился, а его
гнали, охотились за ним, как за бешеным волком, вонючие орды обманутых,
купленных, осатаневших от страха дикобразов. Чернь, сброд, отбросы - без
чести, без славы, без совести... Вранье, вранье, не может этого быть!
Лесные егеря, гвардия, десантники. Голубые Драконы... что, они тоже
продались? Тоже бросили? Да ведь у них же ничего не было, кроме него! Они
ведь жили только для него! Они умирали за него! Нет, нет, ложь, чушь...
Они взяли его в стальное кольцо, ощетинились штыками, стволами,
огнеметами... это же лучшие бойцы в мире, они разгонят и раздавят
взбесившуюся солдатню... О, как они будут их гнать, жечь, втаптывать в
грязь... А я - я сижу здесь. Кот. Поганый щенок, а не Кот! Подобрали
бедненького, залечили лапку, ленточкой украсили, а он знай себе машет
хвостиком, молочко тепленькое лакает и все приговаривает "так точно" да
"слушаюсь"...
Он споткнулся и упал всем телом в колючую сухую траву, и остался
лежать, закрыв голову от нестерпимого стыда. Но ведь один же! Один против
всей этой махины! И ребята, друзья мои в этом лукавом аду, замолчали,
который день не откликаются, ни строчки, ни буквы - может, их и в живых
уже нет... а может, сдались? Неужели же я ничего не могу?
Он трясся, как в лихорадке, под палящим солнцем, в мозгу возникали,
кружились, проносились совершенно невозможные, немыслимые способы борьбы,
побега, освобождения... Весь ужас был в том, что Корней, конечно же,
сказал правду. Недаром работала его машина, недаром съехались, сползлись,
слетелись сюда все эти чудища с неведомых миров - сделали свое дело,
разорили страну, загубили все лучшее, что в ней было, разоружили,
обезглавили...
Он не услышал, как подошел Драмба, но потной спине под раскаленной
рубашкой стало прохладно, когда тень робота упала на него, и ему стало
легче. Все-таки он был не совсем один. Он еще долго лежал ничком, а солнце
двигалось по небу, и Драмба бесшумно двигался возле, оберегая его от зноя.
Потом он сел. Голые ноги были исполосованы колючками. На колено вспрыгнул
кузнечик, бессмысленно уставился зелеными капельками глаз. Гаг брезгливо
смахнул его и замер, разглядывая руку. Костяшки пальцев были ободраны.
- Когда это я? - произнес он вслух.
- Не могу знать, господин капрал, - сейчас же откликнулся Драмба.
Гаг осмотрел другую руку. Тоже в крови. Землю-матушку, значит,
молотил. Родительницу всех этих... ловкачей. Хорош Кот. Только истерики
мне и не хватало. Он оглянулся в сторону дома. Зеленое облачко едва
виднелось на горизонте.
- Много лишнего я сегодня наболтал, вот что... - сказал он медленно.
- Дикобраз ты, а не Кот. Выдрать тебя некому. Угрожать вздумал, сопляк...
То-то Корней закатился...
Он посмотрел на робота.
- Рядовой Драмба! Что делал Корней, когда я ушел?
- Приказал мне следовать за вами, господин капрал.
Гаг усмехнулся с горечью.
- А ты, конечно, подчинился... - Он поднялся, подошел к роботу
вплотную. - Сколько тебя учить, дубина, - прошипел он яростно. - Кому ты
подчиняешься? Кто твой непосредственный начальник?
- Капрал Гаг, Бойцовый Кот его высочества, - отчеканил Драмба.
- Так как же ты, дикобраз безмозглый, можешь починяться кому-то еще?
Драмба помедлил, потом сказал:
- Виноват, господин капрал.
- Э-эх... - произнес Гаг безнадежно. - Ладно, бери меня на плечи.
Домой.
Дом встретил его непривычной тишиной. Дом был пуст. Улетели
стервятники. На падаль. Гаг прежде всего искупался в бассейне, смыл кровь
и пыль, тщательно причесался перед зеркалом и, переодевшись в свежее,
решительно зашагал в столовую. К обеду он опоздал, Корней уже допивал свой
сок. Он с нарочитым безразличием глянул на Гага и снова опустил взгляд в
папку, лежащую перед ним. Гаг подошел к столу, кашлянул и проговорил
стиснутым голосом:
- Я вел себя неправильно, Корней. (Корней кивнул, не поднимая глаз.)
Я прошу у вас прощения.
Скачать книгу [0.08 МБ]
Пирамида
