прийти. Вспоминал, как она стояла, как глядела, что говорила. Сообразил,
конечно, что она мне неправду сказала, что вовсе она не Корнея искала
(нашла, где искать!), а зашла она сюда специально, на меня посмотреть.
Ну, это ладно. Другая мысль меня в тоску смертную вогнала: понял я,
что довелось мне увидеть в эту минуту малую частичку настоящего большого
мира этих людей. Корней ведь меня в этот мир не пустил и правильно,
наверное, сделал. Я бы в этом мире руки на себя наложил, потому что это
невозможно: видеть такое ежеминутно и знать, что никогда ты таким, как
они, не будешь и никогда у тебя такого, как у них, не будет, а ты среди
них, как сказано в священной книге, есть и до конца дней своих останешься
"безобразен, мерзок и затхл"... В общем, плохо я спал в эту ночь, ребята,
можно сказать, что и вовсе не спал. А едва рассвело, я выбрался в сад и
залег в кустах на обычном своем наблюдательном пункте. Захотелось мне
увидеть ее еще раз, разобраться, понять, чем же она меня вчера так
ударила. Ведь видел же я ее и раньше, из этих самых кустов и видел...
И вот когда они шли по дорожке к нуль-кабине, рядом, но не касаясь
друг друга, я смотрел на нее и чуть не плакал. Ничего опять я в ней не
видел. Ну, красивая женщина, спору нет, - и все. Вся она словно погасла.
Словно из нее душу живую вынули. В синих глазах у нее была пустота, и
около рта появились морщины.
Они прошли мимо меня молча, и только у самой кабины она,
остановившись, проговорила:
- Ты знаешь, у него глаза убийцы...
- Он и есть убийца, - тихо ответил Корней. - Профессионал...
- Бедный ты мой, - сказала она и погладила его ладонью по щеке. -
Если бы только я могла с тобой остаться... но я правда не могу. Мне здесь
тошно...
Я не стал дальше слушать. Ведь это они про меня говорили. Прокрался я
к себе в комнату, посмотрел в зеркало. Глаза как глаза. Не знаю, чего ей
надо. А Корней правильно ей сказал: профессионал. Тут стесняться нечего.
Чему меня научили, то я и умею... И я всю эту историю от себя отмел. У вас
свое, у меня свое. Мое дело сейчас - ждать и дождаться.
Как я оставшиеся три дня провел - не знаю. Ел, спал, купался. Опять
спал. С Корнеем мы почти не разговаривали. И не то чтобы он меня не
простил за тот случай или всякое там, нет. Просто он занят был по горло.
Теперь уж до последнего предела. Даже осунулся. Народ к нам снова
зачастил, так и прут. Не поверите - дирижабль прилетел, целые сутки висел
над садом, а к вечеру как посыпались из него, как посыпались... Но вот что
удивительно - за все это время ни одного "призрака". Я уже давно заметил:
"призраки" у них здесь прибывают либо поздним вечером, либо рано утром, не
знаю уж почему. Так что днем я как в тумане был, ни на что внимания не
обращал, а как солнце сядет, звезды высыпят, так я у окна с машинкой на
коленях. А "призраков" нет, хоть ты лопни. Я жду, а их нет. Я уж, честно
говоря, тревожиться начал. Что это, думаю, специально? И тут он все на сто
лет вперед рассчитал?
За все это время только одно интересное событие и произошло. В
последний день. Дрыхну это я перед ночной своей вахтой, и вдруг будит меня
Корней.
- Что это ты среди бела дня завалился? - спрашивает он меня
недовольно, но недовольство это, я вижу, какое-то ненастоящее.
- Жарко, - говорю. - Сморило.
Сморозил, конечно, спросонья. Как раз весь этот день дождик с самого
утра моросил.
- Ох, распустил я тебя, - говорит он. - Ох, распустил. У меня руки не
доходят, а ты пользуешься... Пойдем. Ты мне нужен.
Вот это номер, думаю. Понадобился. Ну, конечно, вскакиваю, постель
привел в порядок, берусь за сандалии, и тут он мне преподносит.
- Нет, - говорит. - Это оставь. Надень форму. И оправься как
следует... причешись. Вахлак вахлаком, смотреть стыдно...
Ну, ребята, думаю, моря горят, леса текут, мышка в камне утонула.
Форму ему. И разобрало меня любопытство, сил нет. Облачаюсь, затягиваюсь
до упора, причесался. Каблуками щелкнул. Слуга вашего превосходительства.
Он осмотрел меня с головы до ног, усмехнулся чему-то, и пошли мы через
весь дом к нему в кабинет. Он входит первым, отступает на шаг в сторону и
четко по-алайски произносит:
- Разрешите, господин старший бронемастер, представить вам. Бойцовый
Кот его высочества, курсант третьего курса Особой столичной школы Гаг.
Гляжу - и в глазах у меня потемнение, а в ногах дрожание. Прямо
передо мной, как приведение, сидит, развалясь в кресле,
офицер-бронеходчик, Голубой Дракон, "Огонь на колесах" в натуральную
величину, в походной форме при всех знаках различия. Сидит, нога на ногу,
ботинки сияют, шипами оскалились, коричневая кожаная куртка с подпалинами,
с плеча свисает голубой шнур - тот еще волк, значит... И морда, как у
волка, горелая пересаженная кожа лоснится, голова бритая наголо, с
коричневыми пятнами от ожогов, глаза, как смотровые щели, без ресниц...
Ладони у меня, ребята, сами собой уперлись в бедра, а каблуки так
щелкнули, как никогда еще здесь не щелкали.
- Вольно, курсант, - произнес он сиплым голосом, берет из пепельницы
сигаретку и затягивается, не отрывая от меня своих смотровых щелей.
Я опустил руки.
- Несколько вопросов, курсант, - сказал он и положил сигарку обратно
на край пепельницы.
- Слушаю вас, господин старший бронемастер!
Это не я говорю, это мой рот сам отбарабанивает. А я в это время
думаю: что же это такое, ребята? Что же это происходит? Ничего не
соображаю. А он говорит, невнятно так, сглатывая слова, я эту ихнюю манеру
знаю:
- Слышал, что его высочество удостоил тебя... а-а... жевательным
табаком из собственной руки.
- Так точно, господин старший бронемастер!
- Это за какие же... а-а... подвиги?
- Удостоен как представитель курса после взятия Арихады, господин
старший бронемастер!
Лицо у него равнодушное, мертвое. Что ему Арихада? Опять взял
сигарку, осмотрел тлеющий кончик, вернул в пепельницу.
- Значит, был удостоен... Раз так, значит... а-а... нес впоследствии
караульную службу в ставке его высочества...
- Неделю, господин старший бронемастер, - сказал мой рот, а голова
моя подумала: ну, чего пристал? Чего тебе от меня надо?
Он вдруг весь подался вперед.
Скачать книгу [0.08 МБ]
Пирамида