правильно, что иначе нельзя, и гордится этим. И некий сторож у
меня в мозгу, пока я работал, внимательно и чутко прослушивал
и просматривал все вокруг, помнил, что ничего не кончилось,
все продолжается и что тут же под рукой, в ящике стола, лежит
устрашающий молоток с топориком и шипастым набалдашником. И в
какой-то момент этот сторож заставил меня поднять голову,
потому что в комнате что-то произошло.
Собственно, ничего особенного не произошло. Перед столом
стояла ирка и молча смотрела на меня. И в то же время,
несомненно, что-то произошло, что-то совсем уже неожиданное и
дикое, потому что глаза у ирки были квадратные, а губы
припухли. Я не успел слова сказать, как ирка бросила передо
мной, прямо на мои бумаги какой-то металлический предмет, и я
машинально взял этот предмет и увидел, что это тюбик с губной
помадой.
- Что это такое? - Спросил я, совершенно обалдев.
- Это губная помада, - чужим голосом произнесла ирка и,
повернувшись ко мне спиной, ушла на кухню.
Холодея от ужасных предчувствий, я вертел в руках золотой
патрон и ничего не понимал. Что за черт? При чем здесь помада?
И вдруг я вспомнил обезумевших женщин, навалившихся на захара.
Мне стало страшно за ирку. Я отшвырнул тюбик, вскочил и
бросился на кухню.
Ирка сидела на табуретке, опершись локтями на стол и
обхватив голову руками. Между пальцами правой руки у нее
дымилась сигарета.
- Не прикасайся ко мне, - произнесла она спокойно и
страшно.
- Ирка! - Жалобно сказал я. - Иришка! Тебе плохо!
- Животное... - Непонятно сказала она, оторвала руку от
волос и поднесла к губам дрожащую сигарету. Я увидел, что она
плачет.
..."Скорую помощь"? Не поможет, не поможет, причем здесь
"скорая помощь"... Валерьянки? Брому? Господи, лицо - то у нее
какое... Я схватил стакан и налил воды из-под крана.
- Теперь все понятно... - Сказала ирка, судорожно
затягиваясь и отстраняя локтем стакан. - И телеграмма эта
понятна, и все... Докатились... Кто она?
Я допил воду и попытался поставить стакан, но рука у меня
не слушалась. "Врача! - Металось у меня в голове. - Ирка моя,
маленькая, врача!"
- Ладно, - сказала ирка. Она больше не смотрела на меня.
Она смотрела в окно и курила, поминутно затягиваясь. - Ладно,
не будем. Ты сам всегда говорил, что любовь - это договор. У
тебя всегда это очень красиво получалось: любовь, честность,
дружба...
У меня словно шаровая молния лопнула в голове. Я сразу
все понял.
- Ирка! - Сказал я. - Господи. Как ты меня напугала.
Конечно, это было совсем не то, что она ожидала услышать,
потому что она вдруг повернула ко мне лицо, бледное милое
заплаканное лицо, и посмотрела на меня с таким ожиданием, с
такой надеждой, что я сам чуть не разревелся. Она хотела
только одного: чтобы все сейчас же раз'яснилось, чтобы все это
оказалось чепухой, ошибкой, нелепым совпадением.
И это был последний камушек. Я больше уже не мог. Я
больше не захотел держать это при себе. И я обрушил на нее всю
лавину ужаса и сумасшествия последних двух дней.
Не знаю, наверное, в начале мой рассказ звучал, как
анекдот. Скорее всего, так оно и было, но я говорил и говорил,
ни на что не обращая внимания, не давая ей возможности
вставить язвительное замечание, кое-как, без всякого порядка,
плюнув на хронологию, и я видел, как выражение недоверия и
надежды на ее лице сменилось сначала изумлением, затем
беспокойством, затем страхом и, наконец, жалостью...
Мы уже сидели в большой комнате перед распахнутым окном -
она в кресле, а я на ковре рядом, прижавшись щекой к ее
колену, - и тут оказалось, что за окном - гроза, фиолетовая
туча развалилась над крышами, хлещет ливень, и свирепые молнии
ввинчиваются в темя двенадцатиэтажки, уходя в него без
остатка. Крупные холодные брызги шлепались в подоконник,
залетали в комнату, порывы ветра вздували желтые шторы, а мы
сидели неподвижно, и она тихонько гладила меня по волосам. А я
испытывал огромное облегчение. Выговорился. Избавился от
половины тяжести. Теперь отдыхал, прижав лицо к ее гладкому
загорелому колену. Гром грохотал почти непрерывно, и
разговаривать было трудно, да в общем-то мне и не хотелось
больше разговаривать.
Потом она сказала:
- димка. Ты только не должен на меня оборачиваться. Ты
должен так решать, как будто меня нет. Потому что я все равно
буду с тобой всегда. Что бы ты ни решил.
Я крепко прижался к ней. Собственно, я знал, что она так
скажет, и толку от этих ее слов, собственно, никакого не было,
но все равно я был ей благодарен.
- Ты меня прости, - продолжала она, помолчав, - но в
голове у меня это никак не укладывается... Нет, я верю тебе,
верю... Только как-то уж очень странно все это получается...
Может быть, все-таки какое-то другое об'яснение поискать...
Более, ну, что ли... Попроще что-нибудь, попонятнее...
- Мы искали, - сказал я.
- Нет, я, наверное, не то говорю... Вечеровский, конечно,
прав... Не в том прав, что это природа, он в том прав, что
дело-то не в этом. Действительно, какая разница? В общем, ты
меня не слушай. Это я просто так говорю... От обалдения...
Она зябко передернулась. Я приподнялся, втиснулся рядом с
ней в кресло и обнял ее. Сейчас мне хотелось только одного -
на разные лады повторять, как мне страшно. Как мне страшно за
себя, как мне страшно за нее, как мне страшно за нас обоих
вместе... Но это, конечно, было бы бессмысленно и даже,
Скачать книгу [0.09 МБ]
Пирамида