Хоть какая-то, говорит, светлая искорка в их жизни. Но знаю,
говорит, как это получается с точки зрения высокой морали, но
есть у меня ощущение, что я таким образом хоть как-то частичку
нашего общего мужского долга выполняю... Рассказал он нам все
это, мы обалдели. Потом, конечно, спорить принялись, но
впечатление это все на нас произвело необыкновенное. Вскоре он,
впрочем, куда-то исчез. Тогда многие у нас так вот исчезали:
приказ командования, а в армии не спрашивают, куда и зачем...
Больше я его не видел...
И я, подумал Андрей. И я его больше не видел. Было два
письма -- одно маме, одно мне. И было извещение маме: "Ваш сын,
Сергей Михайлович Воронин, погиб с честью при выполнении
боевого задания командования". В Корее это было. Под розовым
акварельным небом Кореи, где впервые великий стратег попробовал
свои силы в схватке с американским империализмом. Он вел там
свою великую игру, а Сережа там остался со своим полным набором
орденов Славы...
Не хочу, подумал Андрей. Не хочу я этой игры. Может быть,
так все и должно быть, может, без этой игры и нельзя. Может
быть. Даже наверняка. Но я не могу... Не умею. И учиться даже
не хочу... Ну что же, подумал он с горечью. Значит, я просто
плохой солдат. Вернее сказать, я просто солдат. Всего-навсего
солдат. Тот самый, который размышлять не умеет и потому должен
повиноваться слепо. И я никакой не партнер, не союзник великого
стратега, а крошечный винтик в его колоссальной машине, и место
мое не за столом в его непостижимой игре, а рядом с Ваном, с
дядей Юрой, с Сельмой... Я маленький звездный астроном средних
способностей, и если бы мне удалось доказать, что существует
какая-то связь между широкими парами и потоками Схилта, это
было бы для меня уже очень и очень много. А что касается
великих решений и великих свершений...
И тут он вспомнил, что он уже не звездный астроном, что он
-- следователь прокуратуры, что ему удалось добиться немалого
успеха: с помощью специально подготовленной агентуры, особой
сыскной методикой засечь это таинственное Красное Здание и
проникнуть в него, раскрыть его зловещие тайны, создать все
предпосылки для успешного уничтожения этого злокачественного
явления нашей жизни...
Приподнявшись на руках, он сполз ступенькой ниже. Если я
сейчас вернусь к столу, из Здания мне уже не вырваться. Оно
меня поглотит. Это же ясно: оно уже многих поглотило, на то
есть свидетельские показания. Но дело не только в этом. Дело в
том, что я должен вернуться в свой кабинет и распутать этот
клубок. Вот мой долг. Вот что я сейчас обязан сделать. Все
остальное -- мираж...
Он сполз еще на две ступеньки. Надо освободиться от миража
и вернуться к делу. Здесь все не случайно. Здесь все отлично
продумано. Это чудовищный иллюзион, сооруженный провокаторами,
которые стремятся разрушить веру в конечную победу, растлить
понятия морали и долга. И не случайно, что по одну сторону
Здания этот грязный кинотеатрик под названием "Новый иллюзион".
Новый! В порнографии ничего нового нет, а он -- новый! Все
понятно! А по другую сторону что? Синагога...
Он быстро-быстро пополз по ступенькам вниз и добрался до
двери, на которой было написано "Выход". Уже взявшись за
дверную ручку, уже навалившись, уже преодолевая сопротивление
скрипящей пружины, он вдруг понял, что общего было в выражении
глаз, устремленных на него там, наверху. Упрек. Они знали, что
он не вернется. Он сам еще об этом и не догадывался, а они уже
знали точно...
Он вывалился на улицу, жадно хватил огромный глоток сырого
туманного воздуха и с замирающим от счастья сердцем увидел, что
здесь все по-прежнему: туманная мгла направо вдоль Главной
улицы, туманная мгла налево вдоль Главной улицы, а напротив, на
той стороне, рукой подать -- мотоцикл с коляской и совсем
заснувший полицейский водитель, погрузившийся в воротник с
головой. "Дрыхнет жиряга, -- с умилением подумал Андрей. --
Умаялся". И тут голос внутри него вдруг громко произнес:
"Время!", и Андрей застонал, заплакал от отчаяния, только
сейчас вспомнив главное, самое страшное правило игры. Правило,
придуманное специально против таких вот интеллигентных хлюпиков
и чистоплюев: тот, кто прервал партию, тот сдался; тот, кто
сдался, теряет все свои фигуры.
С воплем "Не надо!" Андрей повернулся к медной ручке. Но
было уже поздно. Дом уходил. Он медленно пятился задом в
непроглядную тьму мрачных задворок синагоги и "Нового
иллюзиона". Он уползал с явственным шорохом, скрежетом,
скрипом, дребезжа стеклами, покряхтывая балками перекрытий. С
крыши сорвалась черепица и разбилась о каменную ступеньку.
Андрей изо всех сил давил на медную ручку, но она словно
срослась с деревом двери, а дом двигался все быстрее и быстрее,
и Андрей уже бежал, почти волочился за ним, как за отходящим
поездом, он рвал и дергал ручку и вдруг споткнулся обо что-то,
упал, скрюченные пальцы его сорвались с гладких медных
завитков, он ударился обо что-то головой, очень больно, искры
посыпались из глаз, и хрустнуло что-то в черепе, но он еще
видел, как дом, пятясь, на ходу гася свои окна, свернул за
желтую стену синагоги, исчез, снова появился, словно выглянул
двумя своими последними горящими окнами, а потом и эти окна
погасли, и наступила тьма.
Скачать книгу [0.31 МБ]
Пирамида