такими трудами и усилиями...
Андрей быстро снял его с доски, с глаз долой, и поставил
на его место Вана. Люди в голубых фуражках протиснулись между
рядами, грубо схватили великого танкиста за плечи и за руки,
отобрали оружие, с хрустом ударили по красивому породистому
лицу и поволокли в каменный мешок, а гениальный стратег
откинулся на спинку стула, сыто зажмурился и, сложив руки на
животе, покрутил большими пальцами. Он был доволен. Он отдал
слона за пешку и был очень доволен. И тогда Андрей вдруг понял,
что в его, стратега, глазах все это выглядит совсем иначе: он
ловко и неожиданно убрал мешающего ему слона да еще получил
пешку впридачу -- вот как это выглядело на самом деле...
Великий стратег был более, чем стратегом. Стратег всегда
крутится в рамках своей стратегии. Великий стратег отказался от
всяких рамок. Стратегия была лишь ничтожным элементом его игры,
она была для него так же случайна, как для Андрея --
какой-нибудь случайный, по прихоти сделанный ход. Великий
стратег стал великим именно потому, что понял (а может быть,
знал от рождения): выигрывает вовсе не тот, кто умеет играть по
всем правилам; выигрывает тот, кто умеет отказаться в нужный
момент от всех правил, навязать игре свои правила, неизвестные
противнику, а когда понадобится -- отказаться и от них. Кто
сказал, что свои фигуры менее опасны, чем фигуры противника?
Вздор, свои фигуры гораздо белое опасны, чем фигуры противника.
Кто сказал, что короля надо беречь и уводить из-под шаха?
Вздор, нет таких королей, которых нельзя было бы при
необходимости заменить каким-нибудь конем или даже пешкой. Кто
сказал, что пешка, прорвавшаяся на последнюю горизонталь,
обязательно становится фигурой? Ерунда, иногда бывает гораздо
полезнее оставить ее пешкой -- пусть постоит на краю пропасти в
назидание другим пешкам...
Проклятая фуражка все съезжала и съезжала Андрею на глаза,
и ему все труднее становилось следить за тем, что происходит
вокруг. Он слышал, однако, что чинная тишина в зале перестала
существовать, слышался звон посуды, гомон многих голосов, звуки
настраиваемого оркестра. Потянуло кухонным чадом. Кто-то
пискляво объявлял на весь дом: "Жогж! Я чегтовски пгоголодался!
Вели скогее подать мне гюмку кюгасо и а-ня-няс!.."
-- Прошу прощения, -- произнес кто-то над самым ухом с
казенной вежливостью, протискиваясь между Андреем и доской --
мелькнули черные фалды, начищенные лаковые штиблеты, высоко
вздетая белая рука с нагруженным подносом проплыла над головой.
И еще какая-то белая незнакомая рука поставила у локтя Андрея
бокал шампанского.
Гениальный стратег обстучал, наконец, и обмял свою
папиросу до такой степени, что ее стало можно курить. И он
закурил -- синеватый дымок поплыл у него из волосатых ноздрей,
путаясь в пышных редковатых усах.
А игра тем временем шла. Андрей судорожно защищался,
отступал, маневрировал, и ему пока удавалось сделать так, что
гибли только и без того уже мертвые. Вот унесли Дональда с
простреленным сердцем и положили на столик рядом с бокалом его
пистолет и посмертную записку: "Приходя -- не радуйся, уходя --
не грусти. Пистолет отдайте Воронину. Когда-нибудь
пригодится"... Вот уже брат с отцом снесли по обледенелой
лестнице и сложили в штабель трупов во дворе тело бабушки,
Евгении Романовны, зашитое в старые простыни... Вот и отца
похоронили в братской могиле где-то на Пискаревке, и угрюмый
водитель, пряча небритое лицо от режущего ветра, прошелся
асфальтовым катком взад и вперед по окоченевшим трупам,
утрамбовывая их, чтобы в одну могилу поместилось побольше... А
великий стратег щедро, весело и злорадно расправлялся со своими
и чужими, и все его холеные люди в бородках и орденах стреляли
себе в виски, выбрасывались из окон, умирали от чудовищных
пыток, проходили, перешагивая друг через друга, в ферзи и
оставались пешками...
И Андрей все мучительно пытался понять, что же это за
игра, в которую он играет, какая цель ее, каковы правила, и
зачем все это происходит, и до самых глубин души продирал его
вопрос: как же это он попал в противники великого стратега, он,
верный солдат его армии, готовый в любую минуту умереть за
него, готовый убивать за него, не знающий никаких иных целей,
кроме его целей, не верящий ни в какие средства, кроме
указанных им средств, не отличающий замыслов великого стратега
от замыслов Вселенной. Он жадно, не ощутивши никакого вкуса,
вылакал шампанское, и тогда вдруг ослепительное озарение
обрушилось на него. Ну конечно же, он никакой не противник
великого стратега! Ну конечно же, вот в чем дело! Он его
союзник, верный его помощник, вот оно -- главное правило этой
игры! Играют не соперники, играют именно партнеры, союзники,
игра идет в одни-единственные ворота, никто не проигрывает, все
только выигрывают... кроме тех, конечно, кто не доживет по
победы...
Кто-то коснулся его ноги и проговорил под столом: "Будьте
любезны, передвиньте ножку..." Андрей посмотрел под ноги. Там
темнела блестящая лужа, и около нее возился на карачках
лысенький карлик с большой высохшей тряпкой, покрытой темными
пятнами. Андрея замутило, и он снова стал смотреть на доску. Он
уже пожертвовал всеми мертвыми, теперь у него оставались только
живые. Великий стратег по ту сторону столика с любопытством
следил за ним и даже, кажется, кивал одобрительно, обнажая в
вежливой улыбке маленькие редкие зубы, и тут Андрей
Скачать книгу [0.31 МБ]
Пирамида