религиями. Когда человечество станет просвещенным или когда
варварские расы и семейства будут вытеснены расами более
благородной натуры и инстинктов, - эти идеальные совершенства
могут стать реальностями.
"Христос Павла" явил загадку, которая вызвала напряженнейшие
усилия к ее разрешению. Он был чем-то большим, чем Иисус Евангелий.
Павел совершенно отбросил их "бесконечные генеалогии". Автор
четвертого Евангелия, будучи сам александрийским гностиком,
описывает Иисуса как то, что теперь назвали бы "материализованным"
божественным духом. Он был Логос или Первая Эманация -
Метатрон... "Мать Иисуса", подобно принцессе Майе, Данае или,
возможно, Периктионес, дала жизнь не ребенку от любовного союза, но
божественному отпрыску. Никакой еврей, какой бы то ни было секты,
никакой апостол, никто из первоначальных верующих не провозглашал
такой идеи. Павел трактует о Христе скорее как о персонаже, чем
личности. На священных уроках тайных собраний божественная
доброта и божественная истина часто персонифицировались в
человеческой форме, осаждаемой страстями и человеческими
вожделениями, но стоящей выше их; и эта доктрина, появившись на
свет из подземных святилищ, была воспринята церковниками и
глубокомыслящими людьми, как доктрина о беспорочном зачатии и
божественном воплощении".
В одной старой книге, изданной в 1693 г. и
написанной Сьером де ла Лоубэ, французским послом при
Сиамском короле, сообщаются многие интересные факты о
сиамской религии. Замечания сатирического француза
настолько заострены, что мы дословно приведем его слова
о Сиамском Спасителе - Соммона-Кадом.
"Каким бы чудесным они не представляли рождение своего
Спасителя, они не перестают наделять его отцом и матерью. Его
мать, чье имя можно найти в некоторых из их Бали (Пали?) книг,
называлась, как они говорят. Маха МАРИЯ, что, по-видимому, означает
великая Мария, так как Маха значит великий. Как бы то ни было, это
постоянно привлекает внимание миссионеров, и вероятно, дало повод
сиамцам верить, что Иисус, будучи сыном Марии, был братом Соммона-
Кадом, и поскольку был распят на кресте, то явился тем испорченным
братом, которым они наделили Соммона-Кадом, под именем Тхеветат, и о
котором они говорят, что он подвергался наказанию в Аду, причем
наказание это было сопряжено с чем-то похожим на крест... Сиамцы
ожидают другого Соммона-Кадом, я хочу сказать, другого чудотворца ему
подобного, по имени Пронарот, приход которого, по их словам, был
предсказан Соммоном. Он совершал различные чудеса... У него было два
ученика, которые стоят по обе стороны его идола; один по правую
сторону, другой по левую... первого зовут - Пра-Магла; второго -
Пра-Скарибут... По данным этих же Бали книг, отцом Соммона-Кадом
был царь Теве-Ланка, т. е. царь Цейлона. Но так как в Бали книгах
отсутствует дата и имя автора, то они не более достоверны, нежели
все такие предания, происхождение которых неизвестно".
Этот последний аргумент и необдуман и наивно
выражен. В целом мире мы не знаем другой такой книги,
которая была бы менее удостоверена датой, именами
авторов или традицией, чем наша христианская Библия. В
силу этих обстоятельств у сиамцев столько же оснований
верить в своего чудотворного Соммона-Кадом, сколько у
христиан - в своего чудотворно родившегося Спасителя.
Кроме того, они имеют не больше права силою навязывать
свою религию сиамцам, или какому-либо другому народу,
против их воли и в их собственной стране, куда они
пришли непрошеные, чем так называемые язычники -
"огнем и мечом принуждать Францию или Англию
принять буддизм". Буддийский миссионер, даже в
свободомыслящей Америке, каждый день подвергался бы
риску нападений толпы, но это вовсе не мешает
христианским миссионерам публично поносить религии
брахманов, лам и бонз прямо им в лицо, притом последние
не всегда вправе ответить им. И это называют проливанием
благотворного света христианства и цивилизации на
темноту язычества!
И все же мы узнаем, что эти претензии, - которые
могли бы показаться смешными, если бы не стали
роковыми для миллионов наших собратьев, которые просят
только, чтобы их оставили в покое, - получили полную
поддержку еще в семнадцатом веке. Мы находим, что этот
же самый остроумный мосье Лоубэ под видом набожного
сочувствия дает несколько поистине любопытных
наставлений представителям церковных властей во
Франции, которые воплощают саму суть иезуитизма.
"Из того, что я сказал о мнениях восточников", - замечает он, -
"легко понять, какой трудной задачей является обращение их в
христианскую веру; а также, как важно, чтобы миссионеры,
проповедующие Евангелие на Востоке, знали в совершенстве поведение
и веру тех народов. Ибо так же как апостолы и первые христиане, когда
Бог подкреплял их проповедь столь многими чудесами, не сразу же
раскрывали язычникам все таинства, перед которыми мы преклоняемся,
но долгое время скрывали от них и от самих новообращенных те
знания, которые могли бы вызвать в них возмущение, - так и тут мне
кажется целесообразным, чтобы миссионеры, которые не обладают
даром творить чудеса, не раскрывали бы сразу перед восточниками все
таинства и обряды христианства.
Было бы удобнее, например, если я не ошибаюсь, не
проповедовать им без великой предосторожности о поклонении
святым; что же касается осведомленности о Иисусе Христе, то я думаю,
что следовало бы дать им это, но не говорить им о таинстве
Воплощения до тех пор, пока они не будут убеждены в существовании
Бога-Творца. Ибо, во-первых, какова возможность убедить сиамцев
удалить со своих алтарей Соммона-Кадом, Пра-Магла, и Пра-Скарибута
и вместо их посадить Иисуса Христа, Св. Петра и Св. Павла? Было бы,
пожалуй, более разумно не проповедовать им распятого Иисуса Христа
до тех пор, пока они не поймут, что можно быть несчастливым и
невинным; и что потому закону, который принят даже среди них, а
Пирамида