по-видимому, я сам удалялся от них, приподнимаясь над землею.
Вдали, на горизонте, я видел до сих пор полупрозрачный, будто
сложенный из хризолита, горный кряж, вдруг я заметил, что горы
начинают излучать удивительное свечение. Трепещущие радуги
перекинулись, скрещиваясь, по небосклону, в зените проступили
дивные светила разных цветов, и великолепное солнце не могло
затмить их. Я помню чувство захватывающей красоты, ни с чем не
сравнимого восторга и изумления. Когда же взгляд мой опустился
вниз, я увидел, что толпы провожавших больше нет, весь ландшафт
преобразился совершенно, и понял, что миг моего перехода в
высший слой уже миновал.
Я был предуведомлен, что в этом слое буду совсем недолго,
ибо все проходящие его минуют в несколько часов, но в эти часы
весь этот слой - название его Файр - будет охвачен ликованием
обо мне, его достигшем. Это - великий праздник, уготованный
каждой восходящей душе, - о, не человеческой только, но и душам
других монад Шаданакара, поднимающимся по ступеням
Просветления, даже - высшим животным. В известном смысле Файр -
рубеж пути: после него еще могут совершаться воплощения в
Энрофе, но уже только с определенной миссией. Впоследствии не
исключены падения, бунт, не исключена даже глубоко сознательная
и тем более тяжкая измена Богу, но уже никогда не будет
возможен слепой срыв, и на веки веков исключен из числа
возможностей тот паралич духовного понимания, который в
различные века Энрофа, проявляясь в психике живущих, менял свои
разновидности, оттенки и названия, а в наш век преимущественно,
хотя и не исчерпывающе, определяется как материализм.
Если искать в знакомых для всех явлениях хотя бы
отдаленную аналогию тому, что видишь в Файре, нельзя
остановиться ни на чем, кроме праздничной иллюминации. Надо ли
при этом говорить, что самые великолепные из иллюминаций Энрофа
сравнительно с Файром - не более чем несколько наших ламп в
сравнении с созвездием Ориона.
Я видел множество существ в их вдвойне и втройне
просветленных обликах: они явились сюда из более высоких слоев,
движимые чувством сорадования. Чувство сорадования свойственно
просветленным в несравненно большей мере и силе, чем нам;
каждая душа, достигшая Файра, порождает это ликующее чувство у
миллионов тех, кто миновал его ранее. Как передать состояние,
охватившее меня, когда я увидел сонмы просветленных, ликующих
оттого, что я, ничтожный я, достиг этого мира? - Не
благодарность, не радостное смущение, даже не потрясение, -
скорее оно было похоже на то блаженное волнение, когда смертные
в Энрофе предаются неудержимым и беззвучным слезам.
Минут и форм перехода в следующий слой я не помню.
Потрясающее переживание Файра вызвало глубокое изнеможение и
как бы размягчение всех тканей души. И все, что я могу теперь
восстановить из пережитого на следующей стадии подъема,
сводится к одному состоянию, но длившемуся очень долго, может
быть, целые годы.
Лучезарный покой. Разве не противоречивое, казалось бы,
словосочетание? С обилием света у нас связывается представление
о деятельности, а не об отдыхе, о движении, а не о покое. Но
это - у нас, в Энрофе. Не везде это так. Да и самое слово "лу-
чезарный" не так точно, как хотелось бы. Потому что сияние Нэр-
тиса лучезарно и в то же время невыразимо мягко; в нем сочета-
ется чарующая нежность наших ночей полнолуния с сияющей лег-
костью высоких весенних небес. Как будто убаюкиваемый чем-то.
более нежным, чем тишайшая музыка, я растворялся в счастливой
дремоте, чувствуя себя подобно ребенку, после многих месяцев,
полных обид, страданий и незаслуженной горечи, укачиваемому на
материнских коленях. Женственная ласка была разлита во всем,
даже в воздухе, но с особенной теплотой излучалась она от тех,
кто окружал меня, словно ухаживая с неистощимой любовью за
больным и усталым. То были взошедшие раньше меня в еще более
высокие слои и нисходящие оттуда в Нэртис к таким, как я, для
творчества ласки, любви и счастья.
Нэртис - страна великого отдыха. Неприметно и неощутимо,
безо всяких усилий с моей стороны, лишь в итоге труда моих
друзей сердца, мое эфирное тело медленно изменилось здесь,
становясь все легче, пронизанное духом и послушнее моим
желаниям. Таким, каким является наше тело в затомисах, небесных
странах метакультур, оно становится именно в Нэртисе. И если бы
меня мог увидать кто-нибудь из близких, оставшихся в Энрофе, он
понял бы, что это - я, он уловил бы неизъяснимое сходство
нового облика с тем, который был ему знаком, но был бы потрясен
до глубины сердца нездешней светлотой преображенного.
Что сохранилось от прежнего? Черты лица? - Да, но теперь
они светились вечной, неземной молодостью. - Органы тела? - Да,
но на висках сияли как бы два нежно-голубых цветка - то были
органы духовного слуха. Лоб казался украшенным волшебным
блистающим камнем - органом духовного зрения. Орган глубинной
памяти, помещающийся в мозгу, оставался невидим. Так же
невидима была и перемена, совершавшаяся во внутренних органах
тела, ибо все, приспособленное раньше к задачам питания и
размножения, было упразднено или в корне изменено,
приспособленное к новым задачам. Питание сделалось похоже на
акт дыхания, и пополнение жизненных сил совершалось за счет
усвоения светлого излучения стихиалей. Размножения же - как мы
его понимаем - ни в одном из миров восходящего ряда нет. Там
есть иное, и об этом я скажу, дойдя до главы о Небесной России.
По истечении долгого времени я стал ощущать все
прибывающее, радостное нарастание сил, как будто раскрывание
таинственных и долгожданных крыльев. Не нужно понимать меня
слишком буквально: речь не о появлении чего-нибудь,
напоминающего крылья летающих существ Энрофа, но о раскрытии
способности беспрепятственного движения во всех направлениях
четырехмерного пространства. Это было еще только возможностью -
неподвижность по-прежнему покоила меня, но возможность полета
превращалась из неопределенной мечты в очевидную, открывающуюся
Пирамида