К деятельности этого рода юноше придется начать готовить
себя еще в колледже, из трех уклонов избрав гуманитарный.
Намеченная в начале этой главы система воспитания и образования
примет в высшей юридической школе некоторые дополнительные
особенности, предусматривающие формирование именно будущих
судей. Вероятно, сугубое внимание обратится на развитие таких
сторон натуры, которые сильнее других предохранят от казенного,
формального, и тем более корыстного, отношения к человеку.
Изучение, наряду с этим, искусств и философии, истории
культуры, истории этики, истории судебных установлений,
психологии, психопатологии, психиатрии разовьет врожденную
проницательность, понимание недугов человеческой души и
правильное понятие о способах их устранения. Вошедшее в плоть и
кровь представление о ценности человеческой личности и о долге
судьи-врачевателя будет стимулировать предельно осторожный,
бережный, теплый подход к подсудимому. Потому что на него
утвердится взгляд как на больного, доступного лечению, - не
обязательно больного в современном психиатрическом смысле, а
больного в смысле поврежденности этической структуры души. Роль
таких судебных деятелей невозможно переоценить: это спасители
человеческих душ, и человечество нуждается в них не менее, чем
во врачах, педагогах и священниках. Кто-нибудь возразит: такие
идеальные лица встречаются единицами, как исключения. - Но
разве даже теперь, в совсем другой, давящей, отравленной
атмосфере так уж редко формируются педагоги и врачи самого
высокого и чистого этического облика? Где же основания
полагать, что педагогическая система, специально к этому
направленная, именно эту цель преследующая и действующая притом
в самой благоприятной общественной атмосфере, окажется
бессильной избрать из миллиарда юношей несколько миллионов
таких, которые после ряда лет работы над ними смогут достойно
нести бремя суда над преступником и его - не перевоспитания, а
правильнее сказать - врачевания?
Мне представляется - хотя возможно, конечно, что в
действительности получится иначе, - что работники этого рода
составят несколько групп: следователи, судьи и перевоспитатели
в собственном смысле слова. Сейчас несвоевременно и неуместно
вдаваться в подробности этой реформы, тем более мне, ни
профессионального юридического образования, ни опыта не
имеющему. Позволю себе высказать только одну мысль: что вместо
институтов обвинителя, защитника и присяжных установится со
временем нечто совсем иное. Прения сторон будут иметь место,
как и теперь, но это будет уже не борьба двух красноречий, не
состязание артистов, один из которых по долгу службы чернит
подсудимого, а другой старается обелить его. Это будут
поочередные выступления не двух, а трех лиц: их всех можно
условно назвать истолкователями. Пользуясь материалами
следствия и результатами личного общения с подсудимым, двое из
них предлагают два различных толкования разбираемого дела.
Третий же стремится сблизить оба толкования, по возможности
примирить их или выявить преимущественные стороны обоих. Такое
примирение точек зрения редко окажется осуществимым в первом
туре выступлений; однако некоторые шаги к сближению будут
сделаны. Тогда следуют второй и третий туры. Судьи, не
участвующие в прениях, но при них присутствующие, получают
таким образом представление о деле наиболее глубокое и
объективное, представление о нем по существу. Право на
выступление сохраняется, разумеется, и за подсудимым. Судьи же
оказываются не случайными, неподготовленными людьми, подобно
большинству заседателей, не привыкших разбираться в сложных
психологических и психопатологических коллизиях, но тщательно
подготовленными специалистами новой формации. Нечего смущаться,
если подготовка таких судей займет не пять лет, как теперь, а
хоть десять: для того чтобы "карательная система" (до чего
гнусно одно уже это выражение!) превратилась в систему
излечения, нравственного и общественного воскрешения человека,
никакого количества лет жалеть не приходится.
Ну и конечно, тюрьмы как форма наказания навсегда отойдут
в область прошлого. Слово "лагерь" теперь тоже очень
скомпрометировано: оно вызывает в памяти картины всяких Потьм,
Бухенвальдов и Норильсков. Но мне его придется здесь
употреблять условно, за неимением лучшего. Теперь пробуют
перевоспитывать кое-где при помощи труда; нечего удивляться,
что результаты этого так слабы. Большинство преступников
находятся на весьма низком общекультурном уровне; это люди,
сбившиеся с пути еще подростками и питающие непреодолимое
отвращение к труду; наивно ждать, что в лагере или тюрьме они
изменят свое отношение к нему только оттого, что им в руки
дадут сапожный молоток или фуганок. Главное в том, чтобы
повысить их общекультурный уровень, тогда-то они и почувствуют
прелесть труда, и совершенно необязательно ремесленного или
производственного (ведь не у всех же людей к такому труду лежит
душа!), а и к труду умственному. И под повышением
общекультурного уровня я разумею не изучение какой-нибудь
технической специальности, а именно общую, то есть умственную,
этическую, эстетическую, общественную и духовную культурность.
Кое-что делают сейчас в этом смысле, кажется, некоторые
религиозно-благотворительные организации за рубежом, в
особенности католические и методистские. Их следовало бы
всемерно привлекать к этой работе, опыт их изучать и некоторые
их приемы усваивать. Во всяком случае нежелание утяжелять свой
умственный багаж, косность, лень и беспечность таких
преступников сперва следует ослабить тем положением, что
заключение их будет не тупонеподвижной цифрой лет (при малом
сроке преступник беспечно ждет вожделенного дня, а при большом
ему становится "наплевать" на все в мире),- а функцией
исправления преступника, чем успешнее он одолеет курс общего
гуманитарного образования плюс специальный курс какой-нибудь
общественно полезной профессии и чем скорее коллектив его
перевоспитателей признает его подготовленным к жизни на
Пирамида
