вид, например, для лихорадки — вид бабочки, для оспы — лягушки, для кори — ежа и
т. п. Сверх прочих существует еще особенный бес, насылающий неожиданные и
беспричинные острые боли, пробегающие схватками в спине, руках и ногах. Такой
бес называется "притком", (отсюда и обычное выражение "попритчилось"). Для
пьяниц черти приготовляют в водке особого червя (белого, величиной с волосок):
проглотившие его делаются горькими пьяницами т. п.
Все болезни, которыми чаще всего страдают женщины, как например,
кликушество и вообще порчи всякого рода (истерии), приписываются бесспорно
бесам. Причем сами женщины твердо и непоколебимо убеждены, что это бесы
вселились в испорченных, что они вошли через неперекрещенный рот во время зевоты
или в питье я еде. Подобные болезни ученые эра лечить не умеют; тут помогают
только опытные знахари да те батюшки, у которых водятся особые, древние
молитвенники, какие имеются не у всякого из духовных.
Хотя и придумана давно деревенская пословица "Богу молись, а черта не
гневи", — но существует и такая истина, которая выше всякой греховной болтовни и
легкомысленных правил: "Без божьей воли и волос на голове человека не
пропадает". Если черт — лиходей для человека только по божию попущению, то во
всяком случае бесовскому влиянию положен известный предел, и самое пребывание
нечистой силы на земле ограничено определенными сроками. Так, еще повсюду
сохранилось убеждение, что при благовесте в церквах, после третьего удара, вся
бесовская сила проваливается в преисподнюю. В то же время сознательно твердо
держится вера, что ко всякому человеку, при его рождении, приставляется черт и
ангел. Оба они не оставляют человека ни на одну минуту, причем ангел стоит по
правую сторону, а дьявол по левую11. Между ангелом-хранителем и дьяволом-
соблазнителем стоит постоянна" вражда. Каждый из них зорко следит друг за
другом, уступая сопернику лишь в зависимости от поведения человека: радуется,
умиляясь, ангел при виде добрых дел; осклабляется, хохочет и хлопает в ладоши
довольный дьявол при виде послушания его злым наветам.
Ангел записывает все добрые дела, дьявол учитывает злые, а когда человек
умрет, ангел спорит с дьяволом о грешной душе его. Кто из двух победит —
известно единому Богу.
Впрочем, до того времени на всякий час готово для утешения молитвенное
слово:
"Ангел мой, сохранитель мой! сохрани мою душу, укрепи мое сердце на всяк
день, на всяк час, на всякую минуту. По утру встаю, росой умываюсь, пеленой
утираюсь Спасова Пречистова образа. Враг-сатана, отшатнись от меня на сто верст
— на тысячу, на мне есть крест Господень! На том кресте написаны Лука, и Марк, и
Никита мученик: за Христа мучаются, за нас Богу молятся. Пречистые замки ключами
заперты, замками запечатаны, ныне и присно, и во веки веков, аминь".
II
Домовой-доможил
Выделился из осиротелой семьи старший брат, задумал себе избу строить.
Выбрал он под стройку обжитое место. Лес рубил "избяяой помочью": сто бревен
— сто помочан, чтобы вырубить и вывезти каждому по бревну. Десятком топоров
(успели повалить лес поздней осенью, когда дерево не в соку, и вывезли бревна по
первопутку: и работа была легче, и лошади меньше наломались. Плотники взялись
"срубить и поставить избу", а если сладится хозяин с деньгами в этот же раз, то
и "нарядить" ее, т. е. сделать внутреннее убранство, доступное топору и скобелю.
Плотники подобрались ребята надежные, из 'ближнего соседства; где испокон веку
занимаются этим ремеслом и успели прославиться на дальние окольности. Помолились
на восходе солнца, выпили "заручную" и начали тяпать от ранней зари до самой
поздней.
Когда положили два нижние бревна — два первые венца так, что, где лежало
бревно комлем, там навалили другое вершиной, приходил хозяин, приносил (водки,
пили "закладочные". Под передним, святым углом, по желанию хозяев, закапывали
монету на богатство, плотники сами от себя — кусочек ладану для святого. Пусть
де не думают о них с бабьих бредней худого и не болтают, что они знаются с
нечистой силой я могут устроить так, что дом для жилья сделается неудобным.
Переход в новую избу или "влазины", новоселье,— в особенности жуткая пора я
опасное дело. На новом месте словно бы надо переродиться, чтобы "ачать новую
тяжелую жизнь в потемках и ощупью. Жгучая боль лежит на сердце, которое не чует
(а знать хочет), что ждет впереди: хотелось бы хорошего, когда вокруг больше
худое. Прежде всего напрашивается неотразимое желание погадать на счастье. Для
этого вперед себя в новую избу пускают петуха и кошку. Если суждено случиться
беде, то пусть она над ними и стрясется. За ними уже можно смело входить с
иконой и хлебом-солью, всего лучше в полнолуние я обязательно ночью 12.
Искушенные житейским опытом хозяйки-бабы ставят икону в красный угол,
отрезают один сукрой от каравая хлеба и кладут его под печку. Это тому незримому
хозяину, который вообще зовется "домовым-доможилом". В таких же местах, где
домовому совершенно верят и лишь иногда, грешным делом, позволяют себе
сомневаться, соблюдается очень древний обычай, о котором в других местах давно
уже я забыли. Кое-где (например, по Новгородской губ., около Боровичей) хозяйка
дома до рассвета (чтобы никто не видал) старается три раза обежать новую избу
нагишом, с приговором: "Поставлю я около двора железный тын, чтобы через этот
тын ни лютый зверь не перескочил, ни гад не переполз, ни лихой человек ногой не
переступил и дедушка-лесной через него не заглядывал". А чтобы был этот "замок"
крепок, баба в воротах перекидывается кубарем также до трех раз и тоже с
заученным приговорным пожеланием, главный смысл которого выражает одну заветную
мысль, чтобы "род и плод в новом дому увеличивались".
О происхождении домовых рассказывают следующую легенду. Когда Господь, при
сотворении мира, сбросил на землю всю непокорную и злую небесную силу, которая
возгордилась и подняла мятеж против своего Создателя, на людское жилье тоже
попадали нечистые духи. При этом неизвестно, отобрались ли сюда те, которые были
подобрее прочих, или уж так случилось, что, приселившись поближе к людям, они
обжились и пообмякли, но только эти духи не сделались злыми врагами, как
водяные, лешие и прочие черти, а как бы переродились: превратились в доброхотов
и при этом даже оказались с привычками людей веселого и шутливого нрава. Большая
часть крестьян так к "им привыкла, так примирилась с "ими, что не согласна
признавать домовых за чертей и считает их за особую, отдельную добрую породу.
Никто не позволяет себе выругаться их именем. Всегда и все отзываются об
них с явным добродушием и даже с нежностью. Это вполне определенно выражается во
всех рассказах и согласно подтверждается всеми сведениями, полученными от
сотрудников в ответ на программные вопросы по демонологии из разных концов
Великороссии.
Каждая жилая деревенская изба непременно имеет одного такого жильца,
который и является сторожем не только самого строения, но, главным образом, всех
живущих: и людей, искотины, и птицы.
Живет-слывет он обычно не под своим прирожденным именем "домового", которое
не всякий решится произносить вслух (отчасти из уважения к нему, отчасти из
Пирамида
