Это заставляет меня забыть, кем я являюсь, и ту прекрасную работу, которая
должна быть сделана. Я стала довольно слепа к спиритуальному миру.
Келетиел так никогда больше и не появлялась. Я должна ждать, ждать, ждать
Святого Духа; но это такое далекое, далекое воспоминание.
Были времена, когда я почти сомневалась в этом, и по-прежнему моя вера -
то единственное, что мешает мне сойти с ума. Я не могу выдержать без Г.
Одинаковость страданий сблизила нас с Питером. Мы лежали рядом и смотрели
друг на друга; но мы не могли касаться друг друга - кожа слишком
болезненна. Мы оба нетерпеливы, настолько, что невозможно даже описать.
Нас раздражает вид друг друга в таком состоянии, но мы не можем ничего
сделать; постоянно поднимаемся с намерением сделать что-нибудь, но снова
тут же садимся. Потом мы уже не можем сидеть, и нам приходится лечь. Но и
лежа мы не отдыхаем; лежание раздражает нас еще больше, так что мы снова
поднимаемся, и так далее, до бесконечности. Невозможно курить сигарету;
через две или три затяжки она выпадет из пальцев. Единственная отдушина,
которая у меня есть - это дневник. Он помогает мне писать о своих
страданиях, и, кроме того, это важно для спиритуальной жизни. Бэзил должен
получить эти записи и прочитать.
Впрочем, я не могу припомнить дат. Я даже не знаю, какой сейчас год.
Листья в парке говорят мне, что сейчас осень, и ночи становятся длиннее.
Ночь лучше, чем день; меньше раздражает. Мы не спали, конечно, мы впали в
апатию и безразличие. Бэзил говорил мне однажды об этом. Он называл такое
состояние темной ночью души. Человек должен пройти сквозь нее на пути к
Великому Свету.
Дневной свет - пытка. Любое ощущение - орудие самой дьявольской боли. Нет
плоти на наших костях.
О, это вечное алкание Г.! Наши умы полностью пусты для всего остального.
Ворвавшись в пустоту, пришли, кувыркаясь, слова этой мерзкой поэмы:
- Истерзанный и горящий змей
Стреляет в нее отравой,
Как будто это может утолить
Боль на десятую долю минуты.
Это как купорос, который выливают на лицо человеку. У нас не было своих
собственных мыслей. Мы не могли думать. Потребность заполняется этими
словами...
Воздействие света само по себе телесная боль.
- Когда солнце - живой дьявол
Изрыгающий блевотину зла,
А ночь и луна лишь потешаются
Над несчастным на голой скале,
И высоко изогнутый купол небес
Как его небо, пересох и безводен,
И пещеры его высохшего сердца
Забиты песком солончаков!
Мы живем водой. На мгновение она, казалось, утоляла жажду, по крайней мере
частично. Нервозное состояние Питера очень тревожное. Я уверена, что у
него галлюцинации.
Он поднялся и, шатаясь, добрел до каминной доски, и облокотился на нее
вытянутыми руками. Он вскричал хриплым, осипшим голосом:
- Жажда!
Не та, что в глотке
Пусть свирепей и злей
Средь физических мук -
Только она пробила сердце
Христа
Исторгнув единственный дикий крик
"Пить!" за всю Его агонию,
Пока солдаты играли в кости и пьянствовали.
Питер считал себя Иисусом, распятым на Кресте, вместо Дракона, которым он
являлся в действительности. Из-за него я сильно нервничала.
Когда он закончил декламировать, силы неожиданно покинули его, и он
потерял сознание. Грохот каминного прибора был самым ужасным шумом,
который я когда-либо слышала...
Когда я смогу собраться с силами, чтобы вести записи в своем дневнике,
боль оставит меня. Я понимаю, что здесь находятся двое людей. Я сама,
Женщина, Освещенная Солнцем, пишущая о моих переживаниях. Другая - Лу
Пендрагон, животное, умирающее в агонии от жажды.
Я произнесла последнее слово громко, и Питер уловил его. Он пополз ко мне
от каминной решетки, хрипя:
- И не та мягкая жажда
Что зовет рабочего к вину;
Не телесная жажда
(Будь неладно ее неистовство)
Когда рот полон песка,
А глаза слиплись, и уши
Морочат душу, пока ей
Не послышится,
Вода, вода рядом,
Когда человек ногти вонзает
Себе в грудь, и пьет свою кровь
Которая уже сгустилась
и свернулась.
Он впал в детство. Он думал, что я была его матерью, и подполз ко мне,
чтобы его понянчили.
Но когда Питер приблизился ко мне вплотную, он узнал меня, и снова пополз
обратно в страшной спешке, как раненое животное, пытающееся убежать от
охотника.
Большую часть времени, когда у нас была энергия вообще о чем-то говорить,
мы обсуждали как достать еще К. и Г. К. закончился давным-давно. Без Г.
вообще нет ничего хорошего. Мы могли отправиться в Германию и достать его;
или даже в Лондон, но что-то удерживало нас от поездки.
Я, конечно, знаю в чем тут дело. Для меня необходимо подвергнуться этим
Пирамида