-- Ты отдал им все мои деньги! -- сказал он.—Все, что я заработал за жизнь!
-- Зачем они тебе, если придется умереть? Твои деньги уже подарили тебе три
лишних дня. Обычно деньги и на мгновение не могут отсрочить смерть.
Но Сантьяго был слишком испуган, чтобы слушать мудрые речи. Он не знал,
как обернуться ветром, -- он не был алхимиком.
А Алхимик попросил воина принести чаю и вылил несколько капель на запястья
юноши, произнеся какие-то непонятные слова. И тот сразу почувствовал, как ушла
из его тела тревога.
-- Не предавайся отчаянию, -- необычно ласковым голосом сказал Алхимик. --
Просто ты пока еще не успел поговорить со своим сердцем.
-- Но ведь я не умею превращаться в ветер!
-- Тот, кто идет Своей Стезей, знает и умеет все. Только
одно делает исполнение мечты невозможным—это страх неудачи.
-- Да я не боюсь неудачи. Просто я не знаю, как мне обернуться ветром.
-- Придется научиться. От этого зависит твоя жизнь.
-- А если не сумею?
-- Тогда ты умрешь. Но умереть, следуя Своей Стезей,
гораздо лучше, чем принять смерть, как тысячи людей, которые даже не
подозревают о существовании Стези. Впрочем, не беспокойся. Обычно смерть
обостряет жизненные силы и чутье.
Миновал первый день. В пустыне произошла крупная битва, в лагерь привезли
раненых. «Со смертью ничего не меняется», -- думал Сантьяго. На место
выбывших из строя становились другие, и жизнь продолжалась.
-- Ты мог бы умереть попозже, друг мой, -- сказал один из воинов, обращаясь к
своему убитому товарищу.—Не теперь, а после войны. Но так или иначе, от смерти
не уйдешь.
Под вечер юноша отправился искать Алхимика.
-- Я не умею превращаться в ветер, -- сказал он ему.
-- Вспомни, что я говорил тебе: мир -- это всего лишь
видимая часть Бога. Алхимия же переводит духовное совершенство в материю.
-- А что ты делаешь? -- спросил Сантьяго.
-- Кормлю своего сокола.
-- Зачем? Если я не сумею обернуться ветром, нас убьют.
-- Не нас, а тебя, -- отвечал Алхимик. -- Я-то умею
превращаться в ветер.
На второй день юноша поднялся на вершину скалы, стоявшей возле лагеря. Часовые
пропустили его беспрепятственно: они уже слышали, что объявился колдун,
умеющий превращаться в ветер, и старались держаться от него подальше. А кроме
того, пустыня лучше всякой темницы.
И весь день до вечера Сантьяго вглядывался в пустыню.
Вслушивался в свое сердце. А пустыня внимала его страху.
Они говорили на одном языке.
Когда настал третий день, вождь собрал своих военачальников.
-- Мы увидим, как этот юноша обернется ветром, -- сказал он.
-- Увидим, -- ответил Алхимик.
Сантьяго повел их к тому самому месту, где провел вчера
целый день. Потом попросил сесть.
-- Придется подождать, -- сказал он.
-- Нам не к спеху, -- отвечал вождь.—Мы люди пустыни.
Сантьяго смотрел на горизонт. Впереди были горы, песчаные барханы, скалы;
стелились по пескам растения, умудрившиеся выжить там, где это было
немыслимо. Перед ним лежала пустыня, он шел по ней в течение стольких месяцев и
все равно узнал лишь ничтожную ее часть. И встретил на пути англичанина,
караваны, войну между племенами, оазис, где росло пятьдесят тысяч пальм и было
вырыто триста колодцев.
-- Ну, -- спрашивала его пустыня, -- чего тебе опять надо?
Разве мы вдосталь не нагляделись друг на друга вчера?
-- Где-то там, среди твоих песков, живет та, кого я люблю, -- отвечал Сантьяго.—
И когда я гляжу на тебя, я вижу и ее. Я хочу вернуться к ней, а для этого мне
необходима твоя помощь. Я должен обернуться ветром.
-- А что такое «любовь»? -- спросила пустыня.
-- Любовь—это когда над твоими песками летит сокол. Для
него ты как зеленый луг. Он никогда не вернется без добычи. Он знает твои
скалы, твои барханы, твои горы. А ты щедра к нему.
-- Клюв сокола терзает меня, -- отвечала пустыня.—
Годами я взращиваю то, что послужит ему добычей, пою своей скудной водой,
показываю, где можно утолить голод. А потом с небес спускается сокол -- и
как раз в те минуты, когда я собираюсь порадоваться тому, что в моих песках
не пресекается жизнь. И уносит созданное мною.
-- Но ты для него и создавала это. Для того, чтобы кормить сокола. А сокол
кормит человека. А человек когда-нибудь накормит твои пески, и там снова
возникнет жизнь и появится добыча для сокола. Так устроен мир.
-- Это и есть любовь?
-- Это и есть любовь. Это то, что превращает добычу в
сокола, сокола—в человека, а человека—в пустыню. Это то, что превращает
свинец в золото, а золото вновь прячет под землей.
-- Я не понимаю смысла твоих слов, -- отвечала пустыня.
-- Пойми тогда одно: где-то среди твоих песков меня ждет
женщина. И потому я должен обернуться ветром.
Пустыня некоторое время молчала.
-- Я дам тебе пески, чтобы ветер мог взвихрить их. Но
этого мало. В одиночку я ничего не могу. Попроси помощи у ветра.
Поднялся слабый ветерок. Военачальники издали следили за тем, как юноша
говорит с кем-то на неведомом им языке.
Алхимик улыбался.
Ветер приблизился к Сантьяго, коснулся его лица. Он слышал его разговор с
пустыней, потому что ветры вообще знают все. Они носятся по всему миру, и нет у
них ни места, где родились они, ни места, где умрут.
-- Помоги мне, -- сказал ему юноша.—Однажды я расслышал в тебе голос моей
любимой.
-- Кто научил тебя говорить на языках пустыни и ветра?
-- Сердце, -- ответил Сантьяго.
Много имен было у ветра. Здесь его называли «сирокко», и
арабы думали, что прилетает он из тех краев, где много воды и живут
чернокожие люди. На родине Сантьяго его называли «левантинцем», потому
что думали, будто он приносит песок пустынь и воинственные крики
мавров. Быть может, в дальних странах, где нет пастбищ для овец, люди считают,
что рождается этот ветер в Андалусии. Но ветер нигде не рождается и нигде не
умирает, а потому он могущественней пустыни. Сделать так, чтобы там что-то
росло, люди способны; могут они даже разводить там овец, но подчинить себе
Пирамида