общем-то, чрезвычайно сложной работы. Вот, и шаг за шагом они, таким образом,
отыскивали способы создания Гомункулуса.
— Что такое человек? — спрашивали они. — Всего лишь оплодотворенное яйцо, как
следует высиженное. Наследственность тут, конечно, тоже играет роль, однако лишь
подчиненную. Что же до окружения, то они готовы были создать любое, какое только
было в их силах, чтобы зародыш был «высижен» как следует, как это и до сих пор,
собственно, делают наседки. Но далее! — и тут наступает момент весьма
критический, далее они полагали, что, обеспечив все эти условия в специально
выбранном месте, защищенном при помощи магии от любых нападений извне и
освященном, опять-таки при помощи магии, то есть путем призывания определенной
потусторонней силы, некоего надчеловеческого существа, допустим, ангела или
архангела (а у них были в запасе заклинания, позволявшие, как они думали, это
сделать), им удастся добиться появления на свет существа, владеющего
неограниченным знанием и могуществом, которое сможет внушить Свет и Истину всему
миру.
Закончить же это свое рассуждение я хотел бы тем, что идея Гомункулуса в том или
ином виде была известна почти во всем мире; мечта о Мессии или Сверхчеловеке
существовала всегда, и люди всегда искали возможности произвести на свет такого
особого человека при помощи волшебных или хотя бы необычных средств. Греческие и
римские легенды полны историй, где почти в открытую говорится об этом;
зародились они, судя по всему, где-то в Малой Азии или Сирии. Там принцип
экзогамного брака был возведен в степень самую крайнюю, почти до сметного. Я уж
не стану напоминать тебе о подготовке рождения мага у персов или о правилах
египтян касательно брака фараонов... или о том, как магометане намеревались
отметить Тысячелетие своей веры. Об этом последнем случае я, кстати, рассказал
брату Сирилу, и идея ему понравилась; впрочем, на пользу ему это не пошло, и мы
в преддверии нашего Великого Эксперимента чуть было не ступили снова на ложный
путь!
— Это называется: подкалываю, чтобы подбодрить, улыбнулся Сирил.
— Теперь сведем это все к единому знаменателю, — продолжал старый мистик. —
Греки, как тебе известно, практиковали нечто вроде евгеники. (Вообще все писаные
и неписаные законы о родовых, религиозных, династических и тому подобных браках
по замыслу своему — чистая евгеника.) Однако греки так же, как и средневековые
маги со своим Гомункулусом, о чем мы уже говорили, придавали огромное значение
условиям, окружающим будущую мать во время зачатия. Ей рекомендовали созерцать
лишь самые прекрасные статуи, читать лишь самые лучшие книги. Магометане же, по
сравнению с чьими наши христианские обычаи брака выглядят не более чем случкой
скота, заключали женщину на это время в ее покоях, избавляя от всяких внешних
забот и даже от посещений супруга.
Все это прекрасно, однако не идет ни в какое сравнение с последним бредовым
замыслом Сирила. Если я правильно понял его, он намерен совершить акт зачатия
самым естественным и обыкновенным образом, подобрав наследственность и создав
все условия, способные приманить некую определенную душу, а потом отправиться на
поиски этой души в четвертое измерение!
Так мы получим вполне нормальное дитя, которое в то же время будет гомункулусом
в старинном смысле слова.
Поэтому он попросил меня предоставить в твое распоряжение орденскую виллу в
Неаполе.
Лиза низко склонила голову, закрыв пылающее лицо руками.
Наконец она медленно выговорила, обращаясь к старому магу:
— Ты-то сам понимаешь, что просишь меня отказаться от всего, что есть во мне
человеческого?
Она не стала притворяться, что не поняла истинного смысла сделанного ей
предложения, чем еще больше расположила к себе Саймона.
Помолчав некоторое время, он ответил:
— Это верно. Я не подумал об этом. Боже, как я глуп! Разумеется, любой
женщине с ее здоровым консерватизмом подобный эксперимент не мог не показаться
«бесчеловечным». И все же смысл нашего плана совсем иной. Никто не намерен ни
унижать тебя, ни понуждать к чему бы то ни было. Но я тебя понимаю, это вполне
естественная реакция — нежелание обсуждать вещи, которые принято считать
святыми.
— Те-те-те, моя память в последнее время совсем меня подводит, — неожиданно
вмешался Сирил. — Кто-нибудь помнит, сколько процентов детей родилось в
шестьдесят первом году слепыми?
Лиза вскочила на ноги. Она не понимала, зачем ему понадобилось говорить это,
однако его слова подействовали на нее как укус гадюки.
— Брат Сирил! — вступился за нее Саймон Ифф, укоризненно покачивая головой.
— Ты опять прибегаешь к сильнодействующим средствам! Никогда не следует торопить
результаты.
— Терпеть не могу ходить вокруг да около. Поэтому я произношу то, чего
человек по крайней мере не забудет.
— Не забудет или не простит? — мягко пожурил его Саймон. — И все же, —
продолжил он, вновь обращаясь к Лизе, — сядь пока и не волнуйся. Как бы то ни
было, он сказал правду, а боль, причиненная правдой, лишь ускоряет исцеление.
Печально, но это факт: тысячи детей рождаются слепыми, однако некоторые факты не
принято обнародовать, особенно если речь идет об уродствах; мало того, даже
профилактические меры против этих уродств объявляют «бесчеловечными». На самом
деле Сирил просит тебя лишь совершить нечто большее, чем-то, чего желает твое
сердце: он хочет, чтобы твое будущее дитя стало величайшим подарком
человечеству, таким, какого оно еще не знало. Ты только представь себе, что вам
удастся привлечь душу, которая найдет способ избавить людей от нищеты, или
излечивать рак, или... О, я уверен, что ты уже видишь эти сверкающие горные
вершины, на пути к которым людей не остановит никакая лавина!
Лиза вновь поднялась, однако настроение ее было уже совсем иным.
— Я верю — всегда верила, — что ты благородный человек, Саймон, — медленно
произнесла она. — Поэтому то, что ты предлагаешь — честь для меня, и немалая.
Сирил не удержался и обнял ее:
— Значит, ты поедешь со мной в Неаполь? На виллу, которую предоставляет нам
Учитель?
Лиза взглянула на Учителя, улыбаясь, хотя и несколько криво:
— Пожалуй, я знаю хорошее название для этой виллы:
«Сачок для Бабочки»! Впрочем, это шутка.
Простак Саймон рассмеялся вслед за ней, как ребенок. Тонкая шутка Лизы была из
тех, что особенно ему нравились; намек же на классическую китайскую притчу о
бабочке как символе души показал ему, что Лиза на самом деле образована гораздо
лучше, чем могло показаться на первый взгляд.
Сирилу же не терпелось перейти к делу.
— Мы топчемся на месте, — быстро проговорил он, — забывая об осторожности. А
ведь мы уже где-то допустили ошибку, ты и сам знаешь! — и теперь Черная Ложа
идет по нашему следу. Или как, по-твоему, нам следует понимать события
Пирамида