клониться к закату, голос глашатая приказывал всем крикам оставаться по домам,
не совершать ничего дурного, а главное, погасить старый огонь и выбросить все
головни до последней. Воцарялось всеобщее молчание, и верховный жрец добывал
новый огонь путем трения двух деревянных палочек и водружал его на алтарь,
затененный зеленью беседки. Огонь этот, как считалось, пожирал все
преступления, за исключением убийства. Затем вносили корзину с перви-нами
урожая. Верховный жрец вынимал из нее по нескольку плодов каждого вида,
натирал их медвежьим салом и вместе с куском мяса приносил их в жертву
«щедрому, святому духу огня в отпущение прошлогодних грехов». Освящал он и
ритуальные рвотные средства (лиартис и cassma, или «черное питье»), выливая
часть этих средств в огонь. Теперь люди, находившиеся снаружи, окружали
священную площадку более тесным кольцом, хотя на нее не ступали, и верховный
жрец держал речь, в которой увещевал соплеменников соблюдать древние обряды
и обычаи и провозглашал, что новый священный огонь очистил народ от
прошлогодних грехов. Он обращался к женщинам с серьезным предупреждением:
если какая-нибудь из них не потушила старый огонь или чем-то осквернила себя,
пусть она немедленно удалится, «чтобы божественное пламя не уничтожило ее
вместе со всем народом». Затем за пределами ритуальной площадки раскладывали
новый огонь, женщины радостно уносили его домой и разжигали им свои
начищенные очаги.
Если в празднике принимало участие несколько селений, разносить новый огонь
приходилось на многие мили. Первины готовили на новом огне и ели, приправив
медвежьим салом. В один из моментов праздника мужчины втирали себе в лица и в
грудь муку из зерна нового урожая. После этого воины в устрашающих
воинственных нарядах, с головами, покрытыми белым пухом, неся в руках белые
перья, плясали вокруг священной беседки, под сводами которой горел новый
огонь. Обряды продолжались восемь дней, и все это время крики соблюдали
строгое воздержание. В конце праздника воины устраивали инсценировку
сражения, после чего, образовав три круга, мужчины вместе с женщинами
танцевали вокруг священного огня. Наконец все крики обмазывали себя белой
глиной и купались в проточной воде. Из воды они выходили в уверенности, что
теперь их никак нельзя наказать за прошлые прегрешения. Так что расходились
участники праздника в мире и радости.
Остатки индейцев племени семинолов (штат Флорида) родственного крикам, и
поныне прибегают к ежегодному очищению на празднике под названием Танец
незрелых кукурузных початков, во время которого они вкушают первины урожая.
Вечером первого дня праздника семинолы залпом выпивают тошнотворное
«черное питье», которое действует одновременно как рвотное и как слабительное.
Эти индейцы верят, что человек, который не отведал этого зелья, не может, не
опасаясь дурных последствий, есть зеленые кукурузные початки; кроме того, в
наступающем году ему не избежать какой-нибудь болезни. После «черного питья»
наступает время плясок, в которых наряду с другими принимают участие колдуны.
На следующий день семинолы едят кукурузные початки, а через день постятся
(вероятно, из страха осквернить священную пищу у себя в животах
соприкосновением с обычной пищей). На третий день индейцы устраивают
большой пир.
Сходные обряды справляют даже племена, которые не занимаются земледелием.
Происходит это, когда они приступают к сбору диких плодов или вырывают
первые коренья. Тае, индейцы-селиш и тинне па Северо-Западе Америки, «прежде
чем позволить молодежи съесть первые в году ягоды или коренья, неизменно
обращаются к ягоде или растению с просьбой о помощи и благосклонности.
Некоторые племена во время сбора диких плодов и корней ежегодно устраивают
настоящие праздники первин. То же самое относится к племенам, занимающимся
рыбной ловлей, когда начинается лов лососей. Эти обряды служат не столько
вознесению благодарности, сколько хорошему сбору желаемого вида растений или
улову рыбы. Если не справить их с надлежащей почтительностью, есть опасность
обидеть духов растений или рыб и тем самым лишиться их поддержки».
Вышеназванные индейцы, к примеру, любят лакомиться молодыми побегами
дикой малины и, прежде чем отведать первых побегов, справляют торжественный
обряд. Они вываривают побеги в новом горшке. Индейцы с закрытыми глазами
становятся в большой круг, а руководитель обряда — вождь или знахарь —
вызывает дух растения и обращается к нему с просьбой о благосклонности и
даровании большого числа побегов. По окончании этой части обряда
руководителю на только что вырезанном блюде подносили сваренные побеги,
понемногу побегов раздавали также всем присутствующим, и те благоговейно и
чинно их съедали.
Индейцы реки Томпсон (Британская Колумбия) готовят и употребляют в пищу
корень подсолнечники, что не мешает им считать это растение весьма загадочным
и соблюдать по отношению к нему целый ряд табу. Так, женщины, занимающиеся
выкапыванием и приготовлением корня, должны соблюдать воздержание; когда
они готовят корень, ни один мужчина не имеет права проходить даже рядом с
печью, где его пекут. Приступая к еде первых ягод, кореньев и других сезонных
плодов, молодые люди племени реки Томпсон обращались к корню подсолнечника
со следующей молитвой: «Я извещаю тебя, что хочу тебя съесть. Помогай мне
всегда подниматься ввысь, чтобы я мог взбираться на высокие горы и никогда не
терял ловкости! Прошу тебя, корень подсолнечника. Ведь ты являешь собой
величайшее из таинств». Пренебрежение этой молитвой сделает съевшего
ленивцем и соней.
Эти обычаи племени реки Томпсон и других племен Северо-Запада Америки
поучительны в том отношении, что они недвусмысленно указывают на причину —
по крайней мере на одну из причин — совершения обрядов поедания первых
плодов. В случае с вышеназванными индейцами причина эта заключается в том,
что растение, согласно их верованиям, одушевляет более или менее
могущественный дух и что дух этот надлежит умилостивить, чтобы можно было со
спокойной душой есть плоды и коренья, являющиеся частями его тела. А раз так
обстоят дела с дикими плодами и кореньями, то с достаточной долей вероятности
можно предположить, что эта закономерность остается в силе применительно к
таким возделываемым культурам, как ямс, и прежде всего применительно к
злаковым культурам, например к пшенице, ячменю, овсу, рису и маису. Можно, во
всяком случае, с основанием сделать вывод, что угрызения совести, которые
первобытный человек испытывает при употреблении в пищу первых плодов нового
урожая, и обряды, которые он соблюдает, чтобы от этих угрызений освободиться, в
значительной мере обязаны своим существованием представлению, что растение
или дерево обитаемо духом и даже божеством и что, прежде чем со спокойной
совестью есть плоды нового урожая, необходимо получить на это разрешение духа
и снискать его благосклонность. В пользу такого предположения говорит пример
айнов, которые зовут просо «божественным злаком», «божеством злаковых» и, до
того как съесть лепешки, выпеченные из проса, обращаются к нему с молитвой.
Даже в тех случаях, когда о наличии божества в первинах урожая речь не идет
явно, в его пользу скрыто свидетельствуют торжественные приготовления к их
Пирамида