сквозь жизнь без единого
подлинного чувства, подходя ко всему лишь с интеллектуальной
меркой. Подражая стилю
дона Хуана, я придумал себе такое определение: человек,
который изо всех сил старается
жить «как положено». Я был уверен, например, что день моего
поступления в аспирантуру
УКЛА должен быть памятным днем. Поскольку памятным он не был,
я постарался
искусственно наделить его значимостью, которой на самом деле
не ощущал. То же можно
сказать и о том дне, когда я чуть не женился на Кэй Кондор. По
идее, это должно было стать
для меня опустошительным переживанием, но не стало. В момент
вспоминания этого
события я понял, что в нем ничего нет, и сразу же начал
усердно воссоздавать то, что я
должен был чувствовать. Приехав к дому дона Хуана, я
представил ему свои два примера
памятных событий. — Это все чепуха, — заявил дон Хуан. —
Никуда не годится. Такие
истории связаны исключительно с тобой как с личностью, которая
думает, чувствует, плачет
или вообще ничего не ощущает. Памятные же события из альбома
мага — это события,
которые могут выдержать испытание временем, потому что они не
имеют ничего общего с
человеком, хотя человек и находится в самой их гуще. Он всегда
будет в гуще событий, всю
свою жизнь, а возможно и потом, но не совсем лично. Его слова
привели меня в полное
уныние. В то время я искренне считал дона Хуана вредным
старикашкой, который получает
особое удовольствие от того, что выставляет меня полным
дураком. Он напоминал мне
преподавателя скульптуры из художественной школы, которую я
когда-то посещал. Этот
мастер обязательно подвергал критике все, что делали ученики,
и во всех их работах
находил изъяны. Затем он требовал, чтобы работы были
исправлены соответственно его
указаниям. Ученики отходили и делали вид, что подправляют что-
то в своих скульптурах. Я
вспоминал, каким самодовольством сиял мастер, когда,
осматривая якобы переделанные
работы, он приговаривал: «Ну вот, теперь совсем другое дело!»
— Не унывай, — сказал дон Хуан, прерывая мои воспоминания.
— В свое время я тоже
через это прошел. Многие годы я не просто не знал, что
выбрать, но думал, что у меня
просто нет переживаний, из которых можно выбирать. Мне
казалось, что со мной вообще
никогда ничего не происходило. Конечно же, все со мной
происходило, но, пока я старался
защищать идею самого себя, у меня не было ни времени, ни
желания что-то замечать. — Ты
можешь конкретно сказать мне, дон Хуан, чем плохи мои истории?
Я знаю, что они — ничто,
но остальная моя жизнь точно такая же.
— Я повторю тебе еще раз, — сказал он. — Истории из альбома
воина — не личные. Твоя
история о том дне, когда тебя приняли в аспирантуру, — это не
что иное, как
предположение, что ты центр мира. Ты чувствуешь, ничего не
чувствуешь. Ты понимаешь,
что я имею в виду? Вся эта история — это ты сам!
— Но может ли быть иначе, дон Хуан? — спросил я.
— В другой истории ты уже почти прикоснулся к тому, о чем я
говорил, но снова
превратил это в нечто в высшей степени личное. Я знаю, что ты
мог бы добавить еще
больше деталей, но все эти детали были бы просто продолжением
твоей личности.
— Я на самом деле не могу понять, о чем ты, дон Хуан,
возразил я.
— Любая история, увиденная глазами очевидца, по определению
должна быть личной.
— Да-да, конечно, — сказал он с улыбкой, как всегда,
наслаждаясь моим смущением. —
Но тогда это история не для альбома воина, а для какой-то
другой цели. Памятные события,
которые мы ищем, несут на себе темную печать безличностности.
Они пропитаны ею. Я не
знаю, как еще объяснить это. В этот момент меня как будто
озарило, и я понял, что они мел
в виду под «темной печатью безличностности». Мне показалось,
что он имел в виду нечто
зловещее. Зловещее значение для меня имела тьма. Я тут же
рассказал дону Хуану историю
из моего детства. Один из моих старших кузенов был интерном в
медицинской школе.
Однажды он привел меня в морг, убедив предварительно, что
молодому человеку
совершенно необходимо видеть мертвецов; это зрелище очень
поучительно, ибо
демонстрирует бренность жизни. Он снова и снова приставал ко
мне, уговаривая сходить в
морг. Чем больше он рассказывал о том, какими незначительными
становимся мы после
смерти, тем более возрастало мое любопытство. Мне еще никогда
Тэги:
Шаманизм
Пирамида