свое внутреннее безмолвие, и она исчезнет. Меня трясло с
головы до пят. Я твердо знал,
что, если не сохраню свое внутреннее безмолвие, грязная тень
накроет меня подобно одеялу
и задушит. Не рассеивая тьмы вокруг себя, я издал вопль во всю
мощь своего голоса.
Никогда я не чувствовал себя таким разозленным и в высшей
степени расстроенным.
Грязная тень совершила очередной прыжок, прямиком на дно
долины. Я продолжал вопить,
дрыгая ногами. Мне хотелось отшвырнуть от себя все, что могло
прийти и проглотить меня,
чем бы оно ни было. Я был столь взвинчен, что потерял счет
времени. Вероятно, я потерял
сознание. Придя в себя, я обнаружил, что лежу в своей постели
в доме дона Хуана. На моем
лбу лежало полотенце, смоченное ледяной водой. Меня
лихорадило. Одна из женщин-магов
из группы дона Хуана растерла мне спину, грудь и лоб спиртовым
настоем, но это не
принесло мне облегчения. Огонь, который жег меня, исходил
изнутри. Его порождали гнев и
бессилие. Дон Хуан смеялся так, как будто на свете не было
ничего смешнее того, что со
мной произошло. Взрывам его смеха, казалось, не будет конца. —
Никогда бы не подумал,
что ты примешь видение летуна так близко к сердцу, — сказал
он. Он взял меня за руку и
повел на задний двор, где полностью одетым, в обуви, с часами
на руке и прочим окунул в
огромную лохань с водой. — Часы, мои часы! — вскричал я. Дон
Хуан зашелся смехом. —
Тебе не следовало надевать часы, отправляясь ко мне,сказал он.
— Rеперь им крышка! Я
снял часы и положил их на край лохани. Я знал, что они
водонепроницаемы и с ними ничего
не могло случиться. Купание очень помогло мне. Когда дон Хуан
вытащил меня из ледяной
воды, я уже немного овладел собой. — Совершенно нелепое
зрелище! — твердил я, не в
силах сказать ничего более. Хищник, которого описывал мне дон
Хуан, отнюдь не был
добродушным существом. Он был чрезвычайно тяжелым, огромным и
равнодушным. Я
ощутил его презрение к нам. Несомненно, он сокрушил нас много
веков назад, сделав, как и
говорил дон Хуан, слабыми, уязвимыми и покорными. Я снял с
себя мокрую одежду,
завернулся в пончо, присел на кровать и буквально разревелся,
но мне было жаль не себя. У
меня были моя ярость, мое несгибаемое намерение, которые не
позволят им пожирать меня.
Я плакал о своих собратьях, особенно о своем отце. До этого
мгновения я никогда не
отдавал себе отчета в том, что до такой степени люблю его. —
Ему никогда не везло, —
услышал я свой голос, вновь и вновь твердящий эту фразу, как
будто повторяя чьи-то слова.
Мой бедный отец, самое мягкое существо, которое я когда-либо
знал, такой нежный, такой
добрый и такой беспомощный.
Часть четвертая
НАЧАЛО ОКОНЧАТЕЛЬНОГО ПУТЕШЕСТВИЯ
— 16 —
ПРЫЖОК В БЕЗДНУ
На плато вела только одна тропа. Когда мы взобрались на
него, я увидел, что оно не
столь обширно, как представлялось снизу. Растительность на
плато не отличалась от той, что
была у его подножия: поникший зеленый древовидный кустарник.
Поначалу я не разглядел
пропасти. Лишь когда дон Хуан подвел меня к ней, я увидел, что
плато заканчивалось
обрывом. Плато было круглым; с восточной и южной сторон склоны
его были изъедены
выветриванием, с севера же и запада оно казалось обрезанным
ножом. Стоя на краю
обрыва, я мог видеть дно ущелья, лежавшее примерно в шестистах
футах подо мной. Оно
было покрыто все тем же древовидным кустарником. Я обошел
плато и обнаружил, что оно
не было в прямом смысле плато, а просто плоской вершиной
внушительных размеров горы.
Частокол более низких гор к северу и югу от вершины явственно
указывал на то, что они
были частью гигантского каньона, прорезанного миллионы лет
назад несуществующей более
рекой. Гребни каньона были изъедены эрозией. Коегде они были
сглажены слоем почвы.
Она не добралась лишь до того места, где я стоял. — Это
твердая порода, — сказал дон
Хуан, будто прочитав мои мысли. Он указал подбородком в
сторону дна ущелья. — Все, что
упадет с этого гребня, разлетится там внизу на кусочки. Это
были первые слова, которыми
мы обменялись с доном Хуаном в этот день, стоя на вершине.
Перед тем как отправиться
Тэги:
Шаманизм
Пирамида
