насколько неубедительно может прозвучать мой рассказ, не
подтверждённый никакими свидетелями, кроме моей чистой
совести.
Я услышал треск сучьев от чьих-то осторожных и
неспешных шагов, а чуть позже увидел голубовато-белое
свечение, исходящее с той же стороны. Забыв про боль в ноге и
приподнявшись на локтях, я что есть силы закричал: “Сюда,
Сюда! Помогите!”
В ночной тайге мой крик прозвучал так страшно, что мог
скорее отпугнуть кого бы то ни было, а не привлечь. Тот, кто был
рядом, на минуту остановился, а затем решительно направился в
мою сторону.
Итак, говорю сейчас то, что увидел сам через
несколько мгновений: ко мне приближалась, излучая лёгкое
бледно-голубое сияние вокруг себя, довольно высокого роста
женщина лет двадцати пяти — тридцати на вид. На ней не было
никаких одежд или украшений,— вообще ничего, кроме венка из
мелких таёжных незабудок, в который были собраны её длинные
золотистые волосы. Её красота была почти совершенной, и
потому почти нестерпимой для моих слабых человеческих глаз.
Но самым удивительным, как мне показалось, в её облике было
то, что абсолютно невозможно было определить не только её
этническую принадлежность, но даже и то, к какой человеческой
расе она могла принадлежать. Казалось, что она обладала
лучшими чертами всех рас, какие только есть на Земле.— И это
не метафора, а честная констатация впечатления,
произведённого на меня её удивительным лицом.
Она остановилась в двух шагах и молча опустилась
на колени, с видимым интересом разглядывая меня, точнее
сказать, то, что от меня осталось после падения. Я сам, также
молча, как и она, смотрел на неё, невольно думая о том, что то,
что я сейчас вижу, чересчур реально для сна, и в то же время
слишком фантастично для того, чтобы быть бесспорной явью.
Едва ворочая пересохшим от волнения языком, я с трудом
выдавил из себя: “Кто ты?!”
Странная женщина не произнесла ни слова в ответ, а
лишь улыбнулась и придвинулась ещё ближе, очевидно, желая
получше рассмотреть моё лицо. Я взглянул ей в глаза — и в то
же самое мгновение, тотчас, почувствовал такую глубокую, такую
пронзительную сыновнюю любовь к ней, что у меня внезапно
перехватило дыхание, а по лицу, как в полузабытом мной
детстве, потекли бесстыдно обильные, горькие, совершенно
неожиданные слёзы.
Она медленно провела ладонью по моей голове, как бы
приглаживая мои растрёпанные волосы, а затем вдруг
склонилась надо мной и осторожно, едва ощутимо, поцеловала
меня в лоб.
“Кто... ты?!” — повторил я, чуть не задыхаясь от слёз, и
увидел, как едва заметно дрогнули в неожиданно кроткой
полудетской улыбке её губы, и услышал её мягкий,
чистый, прозрачный голос, который я не забуду до конца дней
своих:
“Джана, Мать, душа Земли.”
Меня разбудило яркое полуденное солнце, ветер,
шумящий в кронах деревьев и ещё что-то или кто-то, что
копошилось возле моего тела. Я открыл глаза и увидел
невдалеке белку, роющуюся в сухой траве. Я приподнял голову
— и она тотчас скрылась за деревьями. Вспомнив о падении с
сопки, я осторожно провёл рукой по левой ноге от колена до
щиколотки, но, вопреки ожиданию, не почувствовал никакой боли
и вообще не обнаружил никаких следов вчерашнего падения.
Нога была совершенно целой!
Поднявшись с земли и оглядевшись по сторонам, я увидел
невдалеке свой рюкзак и кроме того, нечто такое, что сразу же
привлекло моё внимание:
Место, где я, упав со склона горы, провалялся всю ночь,
было выложено мелкой, в основном, белой галькой таким
образом, что проявилось изображение контура лежащего
человека с раскинутыми в обе стороны руками и подогнутой к
себе левой ногой. Приблизительно в двух метрах от этого
контура, из той же приозёрной гальки был сложен знак, или
символ, который я сейчас воспроизвожу по памяти.
Едва взглянув на него, я тотчас вспомнил о своём ночном
видении, от которого, как мне теперь стало очевидным,
сохранились эти весьма странные материальные свидетельства,
так или иначе, несмотря на всю свою загадочность, говорящие о
некоторой степени реальности происшедшего со мной минувшей
ночью. Но так как эти странные последствия ночного
происшествия явно не поддавались хоть сколько-нибудь
внятному объяснению, мне не оставалось ничего другого, как,
пожав плечами, взять свой рюкзак и, продвигаясь вдоль русла
горной речки, вернуться назад, к берегу озера, чтобы затем
продолжить своё путешествие по Горному Алтаю.
Приблизительно через две недели я вернулся домой.
Поздним вечером, несмотря на усталость, я разбирал свой
багаж, то есть освобождал видавший виды рюкзак от всего
содержимого,— чтобы затем выстирать его вместе с походной
одеждой. В одном из карманов рюкзака я обнаружил небольшой
гладкий камень: прохладный на ощупь, полупрозрачный, в форме
неправильного треугольника, со множеством причудливых
прожилок в своей глубине. Рассмотрев камень внимательнее, я
Пирамида