невозможно было узнать, была ли Имаваами реальным лицом или персонажем из
мифологического эпоса. Все шапори говорили, что Имаваами жила очень давно.
Я уверена, что старик не уклонялся от ответа: у Итикотери просто было
принято неопределенно говорить о прошедших событиях.
Иногда по вечерам, когда женщины готовили ужин, Пуривариве садился у
огня в центре деревни. Все от мала до велика собирались вокруг него. Я
всегда старалась найти место поближе к нему, потому что не хотела пропустить
ни слова из того, что он говорил. Тихим монотонным голосом, слегка в нос, он
рассказывал о том, откуда произошли человек, огонь, наводнения. Луна и
Солнце. Я уже знала некоторые из этих мифов. Но всякий раз, когда он
пересказывал их, мифы принимали новую невообразимую форму.
Согласно своему собственному видению каждый рассказчик приукрашал и
дополнял основной миф.
-- Какой же из этих мифов является настоящим рассказом о сотворении? --
спросила я Пуривариве, когда он в один из вечеров закончил рассказ о
Ваипилишони, женщине-шамане, которая сотворила кровь, смешав оното с водой.
Она дала жизнь древовидным телам брата и сестры, заставив их выпить эту
смесь. Вечером раньше шапори рассказывал нам, что первый индеец был рожден
из ноги человекоподобного существа.
Мгновение Пуривариве в растерянности рассматривал меня.
-- Они все реальны, -- наконец произнес он. -- Разве ты не знаешь, что
человек создавался много раз и в разное время? От удивления я тряхнула
головой. Он дотронулся до моего лица и засмеялся.
-- Какая же ты еще глупая. Слушай внимательно. Я расскажу тебе обо всех
случаях, когда мир разрушался огнем и наводнениями.
Несколькими днями позже Пуривариве объявил, что Шорове, старший сын
Ирамамове, должен будет пройти посвящение в шапори. Шорове было
семнадцать-восемнадцать лет. У него было худое, ловкое тело и смуглое,
изящно очерченное лицо, на котором темно-карие сверкающие глаза казались
слишком большими. С одним лишь гамаком он поселился в маленькой хижине,
построенной для него на расчищенной площадке. Женщинам было запрещено
подходить к этому жилищу, так как, согласно поверью, хекуры избегают их. Не
подпускали даже мать Шорове, его бабушку и сестер.
За посвящаемым должны были следить молодые люди, которые никогда не
были с женщиной. Именно они вдували эпену Шорове, следили за огнем в хижине
и доставляли ему каждый день достаточное количество воды и меда,
единственной пищи, разрешенной при инициации.
Женщины всегда оставляли достаточно дров рядом с шабоно, поэтому Шорове
не нужно было ходить далеко в лес.
Мужчины приносили ему мед. Каждый день шапори заставляли их ходить
далеко в лес за новыми запасами.
Шорове проводил большую часть времени, оставаясь в хижине и лежа в
гамаке. Иногда он сидел на большом бревне, которое Ирамамове положил у входа
в жилище, потому что Шорове по обычаю не полагалось сидеть на земле. Через
неделю его лицо потемнело от эпены, а чудесные сияющие глаза стали мутными и
расфокусировались. Его тело, грязное и истощенное, стало неловким, как у
пьяницы.
Жизнь в шабоно шла своим чередом, исключение составляли семьи, живущие
поблизости от хижины Шорове.
На их очагах не разрешалось готовить мясо. Пуривариве утверждал, что
хекуры ненавидят запах жарящегося мяса, и если почувствуют его, то улетят
обратно в горы.
Как и его ученик, Пуривариве принимал эпену днем и ночью. Он часами
неутомимо пел, призывая духов в хижину Шорове, уговаривая хекур войти в тело
молодого человека и поселиться там. Иногда по вечерам Арасуве, Ирамамове и
другие мужчины шабоно пели вместе со стариком.
На следующей неделе Шорове нетвердым дрожащим голосом начал
присоединяться к их пению. Вначале он пел песни хекур броненосца, тапира,
ягуара и других крупных животных, которые по поверью обладали мужскими
духами. Их было легче всего привлечь. Потом он пел песни хекур растений и
скал. И наконец песни женских духов -- паука, змеи и колибри. Из-за их
коварной и ревнивой натуры ими было очень трудно управлять.
Однажды поздно ночью, когда все в шабоно спали, я сидела возле хижины
Этевы и наблюдала за поющими мужчинами. Шорове был настолько слаб, что ему
нужно было помочь встать, чтобы Пуривариве мог танцевать вокруг него.
-- Шорове, пой громче, -- подбадривал его старик. -- Пой громко, как
птицы, как ягуар.
Ритуальный танец уносил Пуривариве в лес прочь от шабоно.
-- Пой громче, Шорове, -- выкрикивал он уже издалека. -- Хекуры живут
во всех уголках леса. Они хотят слышать твою песню! Тремя ночами позже
радостные крики Шорове эхом разнеслись по шабоно: -- Отец, отец, хекуры
появляются! Я слышу, как они жужжат и вертятся вокруг! Они входят в меня, в
мою голову! Они проникают сквозь пальцы и ноги! Шорове выскочил из хижины.
Упав перед стариком, он кричал: -- Отец, отец, помоги мне! Они проходят
через глаза и нос! Пуривариве помог Шорове встать на ноги. Они начали
танцевать, и лишь их слабые тени были видны на освещенной луной поляне.
Через несколько часов отчаянный вопль, крик панически испуганного ребенка
пронзил воздух: -- Отец, отец! С сегодняшнего дня не позволяй ни одной
женщине подходить к моей хижине! -- Все они так кричат, -- пробормотала
Ритими, вставая из гамака. Она подбросила в огонь немного дров, а потом
положила на горячие угли несколько бананов. -- Когда Этева решил стать
шапори, я уже была его женой, -- сказала она. -- В ночь, когда он умолял
Пуривариве не подпускать к нему женщин, я вошла в его хижину и прогнала
хекур прочь.
-- Почему ты это сделала? -- Меня попросила мать Этевы, -- ответила
Ритими. -- Она боялась, что он умрет, она знала, что Этева слишком любит
женщин; из него никогда бы не получился великий шапори.
Ритими села ко мне в гамак.
-- Я расскажу тебе все с начала.
Она устроилась поудобнее рядом со мной и начала говорить тихим шепотом.
-- В ночь, когда хекуры вошли в тело Этевы, он кричал точно так же, как
сегодня Шорове. Это женские хекуры заставляют так волноваться. Они не хотят,
чтобы поблизости хижины находились женщины. В ту ночь Этева горько плакал,
выкрикивая, что какая-то злая женщина прошла мимо его хижины. Мне было очень
грустно, когда я услышала, что хекуры покинули его тело.
-- Знает ли Этева, что именно ты была в его хижине? -- Нет, -- ответила
Ритими. -- Меня никто не видел.
Если Пуривариве и знает, то он молчит. Он был уверен, что Этева никогда
не станет хорошим шапори.
-- Почему же Этева хотел стать шапори? -- Всегда есть надежда, что
Пирамида