которой виднелись нежные красные цветы. Они походили на мотыльков,
попавшихся в гигантскую паутину.
Стайка попугаев шумно расселась на лианах, тянувшихся, казалось, прямо
из воды, безо всякой видимой опоры, потому что невозможно было разглядеть, к
какому дереву они прикреплены. Я начала подражать крикам попугаев, но они
явно не замечали моего присутствия.
Лишь когда я зашла в воду, они взлетели, раскинувшись по небу зеленой
дугой.
Я ждала, пока солнце не скрылось за деревьями, а кроваво-красное небо
не залило реку своим огнем. Я рассеянно подошла к гамаку, поворошила золу,
пытаясь оживить костер. Прямо мне в лицо вперилась янтарными глазами зеленая
змея, и я онемела от ужаса. Покачивая головкой в воздухе, она, казалось,
была напугана не меньше меня. Затаив дыхание, я вслушивалась, как она
шуршала опавшей листвой, медленно исчезая в густом сплетении корней.
У меня уже не осталось сомнений, что Анхелику я никогда больше не
увижу. Я не хотела плакать, но уткнувшись лицом в сухие листья, не смогла
сдержать слез. -- Куда же ты ушла, старая женщина? -- шептала я те же слова,
что и во сне. Я позвала ее по имени сквозь огромное зеленое море зарослей.
Из-за старых деревьев не донеслось никакого ответа. Они были немыми
свидетелями моей печали.
В густеющих сумерках я еле разглядела фигуру Милагроса.
С почерневшим от золы лицом и телом, он замер передо мной, немного
постоял, выдерживая мой взгляд, а потом глаза его закрылись, ноги
подкосились, и он устало рухнул на землю.
-- Ты похоронил ее? -- спросила я, перекинув его руку себе через плечо,
чтобы втащить его на мой гамак. Мне это удалось с большим трудом -- сначала
перекинула туловище, потом ноги.
Он открыл глаза и поднял руку к небу, словно мог дотянуться к далеким
облакам. -- Ее душа вознеслась на небо, в дом грома, -- с трудом выдавил он.
-- Огонь высвободил ее душу из костей, -- добавил он и тут же крепко уснул.
Охраняя его беспокойный сон, я увидела, как перед моими усталыми
глазами выросла призрачная чаща деревьев. В ночной тьме эти химерические
деревья казались реальнее и выше пальм. Печали больше не было. Анхелика
исчезла в моем сне, стала частицей настоящих и призрачных деревьев. Теперь
она вечно будет скитаться среди духов исчезнувших зверей и мифических
существ.
Перед самым рассветом Милагрос взял лежавшие на земле мачете, лук и
стрелы. С отрешенным видом он забросил за спину колчан и, ни слова не
говоря, направился в заросли. Я поспешила следом, боясь потерять его в
полумраке.
Часа два мы шли молча, а потом Милагрос резко остановился на краю
лесной прогалины.
-- Дым мертвых вреден для женщин и детей, -- сказал он, указав на
сложенный из бревен погребальный костер.
Он уже частично обрушился, и в золе виднелись почерневшие кости.
Сев на землю, я стала смотреть, как Милагрос подсушивает над небольшим
костром ступу, сделанную им из куска дерева. Со смесью ужаса и какого-то
жуткого любопытства я неотступно следила за тем, как Милагрос просеивает
золу, выбирая из нее кости Анхелики. Потом он принялся толочь их в ступе
тонким шестом, пока те не превратились в черно-серый порошок.
-- С дымом костра ее душа добралась к дому грома, -- сказал Милагрос.
Была уже ночь, когда он наполнил наши тыквенные сосуды истолченными костями
и замазал их вязкой смолой.
-- Жаль, что она не смогла заставить смерть подождать еще самую
малость, -- сказала я с тоской.
-- Это не имеет значения, -- сказал Милагрос, поднимая глаза от ступы.
Лицо его было бесстрастно, но в черных глазах блестели слезы. Его нижняя
губа дрогнула, потом скривилась в полуулыбку. -- Все, чего она хотела, --
это чтобы ее жизненная сущность снова стала частицей ее народа.
-- Это не одно и то же, -- возразила я, не вполне понимая, что имеет в
виду Милагрос.
-- Ее жизненная сущность находится в ее костях, -- сказал он так,
словно прощал мне мое невежество. -- Ее пепел вернется к ее народу, в лес.
-- Ее нет в живых, -- настаивала я. -- Что толку от ее пепла, если она
хотела увидеть свой народ? -- При одной мысли о том, что я никогда больше не
увижу эту старую женщину, не услышу ее голоса и смеха, на меня снова
нахлынула безудержная печаль. -- Она так и не рассказала, почему была
уверена, что я пойду вместе с ней.
Милагрос заплакал и, выбрав уголья из костра, стал тереть ими свое
мокрое от слез лицо.
-- Один наш шаман сказал Анхелике, что хотя она и покинула свою
деревню, умрет она среди своего народа, а душа ее останется частью родного
племени. -- Милагрос жестко взглянул на меня, словно я собиралась его
перебить. -- Этот шаман уверил ее, что об этом позаботится девушка с
волосами и глазами такого цвета, как у тебя.
-- Но я думала, что ее народ никак не контактирует с белыми, -- сказала
я.
Слезы текли по лицу Милагроса, пока он объяснял, что в прежние времена
его народ жил ближе к большой реке. -- Теперь о тех днях помнят лишь
немногие оставшиеся в живых старики, -- сказал он тихо. -- А позднее мы
стали все дальше и дальше уходить в лес.
Я не вижу больше причины продолжать этот переход, подавленно думала я.
Без этой старой женщины что мне делать среди ее народа? Она была главной
причиной моего пребывания здесь.
-- Что мне теперь делать? Ты отведешь меня обратно в миссию? --
спросила я и, увидев недоумение на лице Милагроса, добавила: -- Ведь
принести ее пепел -- это не одно и то же.
-- Это одно и то же, -- произнес он вполголоса. -- Для нее это было
важнее всего, -- прибавил он, цепляя один из калабашей с пеплом мне на пояс.
Мое тело на мгновение застыло, потом расслабилось, когда я заглянула в
глаза Милагроса. Его почерневшее лицо было полно благоговения и печали.
Мокрыми от слез щеками он прижался к моим щекам и подчернил их угольями. Я
робко тронула калабаш, висевший у меня на поясе; он был легок, как смех
старой женщины.
Глава 5
Два дня мы, все убыстряя ход, без отдыха взбирались и спускались по
склонам холмов. Я настороженно следила за безмолвной фигурой Милагроса, то
появляющейся, то исчезающей в лесном сумраке. Торопливость его движений лишь
Пирамида