изменился сам способ, при помощи которого я сосредоточивалась
на мирских делах, таких как приготовление пищи, уборка, стирка,
пребывание в колледже, зараба
1000
тывание на жизнь. Эти дела,
говорили они, должны выполняться при условии добрых
предзнаменований; они должны быть не случайными делами, а
искусными попытками, каждая из которых имеет свое значение.
Прежде всего именно их общение между собой и с
женщинами-сталкерами заставило меня осознать, насколько
особенными они были. В своей человечности, своей простоте они
были лишены обычных человеческих слабостей. Всеобщее знание у
них легко уживалось с индивидуальными чертами характера, такими
как вспыльчивость, мрачность, грубая сила, ярость или
слащавость.
Находясь рядом с любым из этих магов, я испытывала
совершенно особое ощущение присутствия на вечном празднике. Но
это был только мираж. Они шли по бесконечной тропе войны. И
врагом была идея собственной личности.
В доме ведьм я встретила также Висенте и Сильвио Мануэля,
двух других магов из группы нагваля Мариано Аурелиано.
Висенте был явно испанского происхождения. Я узнала, что
его родители прибыли из Каталонии. Это был худой,
аристократического вида мужчина с обманчиво слабыми руками и
ногами. Он любил ходить в шлепанцах и предпочитал сорочкам
пижамные рубахи, одетые поверх брюк цвета хаки. Румяные щеки у
него странно сочетались с общей бледностью. Красивая ухоженная
бородка дополняла характерным штрихом отличающую его рассеянную
манеру поведения.
Он не только выглядел как ученый, но и был таковым. Книги
в комнате, где я спала, были его, или вернее, именно он собирал
и читал их, занимался ими. Его эрудиция, -- не было ничего
такого, о чем бы он не знал -- была привлекательна еще и тем,
что он всегда вел себя как ученик. Я была уверена, что вряд ли
это случайно, поскольку было очевидно, что он знает значительно
больше, чем остальные. Именно благородство духа позволяло ему с
удивительной естественностью и без каких-либо нареканий
делиться своими знаниями с теми, кто знал меньше.
Кроме того, я познакомилась с Сильвио Мануэлем. Это был
среднего роста, полный, смуглый и безбородый индеец. В моем
представлении именно так, загадочно и зловеще, должен был
выглядеть злой брухо. Его явная угрюмость пугала меня, а его
редкие ответы безжалостно раскрывали природу того, во что я
верила.
Только узнав его, я на самом деле поняла, как он веселился
в душе, создавая этот образ. Он был самым открытым, а для меня
еще и самым очаровательным из всех магов. Тайны и слухи были
его страстью, независимо от того, какая доля правды или лжи в
них содержалась. Именно в его пересказе они приобретали для
меня и для других абсурдное звучание. Он обладал также
неисчерпаемым запасом шуток, по большей части неприличных. Лишь
он любил смотреть телевизор и, таким образом, всегда был в
курсе событий в мире. Обычно он рассказывал их с большими
преувеличениями, для пикантности приправляя их изрядной долей
злой иронии.
Сильвио Мануэль был замечательным танцором. Его знание
индейских магических танцев было просто феноменальным. Он
двигался с восхитительной непринужденностью и часто просил меня
потанцевать с ним. Что бы это ни было, венесуэльский ли
джоропо, камбия, самба, танго, твист, рок-н-ролл или томное
болеро, он все их знал.
Я также поддерживала отношения с Джоном, индейцем, с
которым меня познакомил нагваль Мариано Аурелиано в Тусоне,
штат Аризона. Его круглое, добродушное, общительное лицо на
самом деле было лишь маской. Он оказался самым необщительным из
всех магов. Выполняя различные поручения, он разъезжал по
окрестностям на своем пикапе. В его обязанности входил также
мелкий ремонт в самом доме и на участке.
Если я не докучала ему вопросами или разговорами, храня
молчание, то он частенько брал меня с собой по своим делам и
показывал мне, как приводить в порядок вещи. От него я узнала,
как заменить прокладки и отрегулировать текущий кран или
туалетный бачок; как починить утюг; выключатель; как заменить
масло и свечи зажигания в моей
1000
машине. Под его руководством я
вполне овладела навыками правильной работы с молотком,
отверткой, пилой и электродрелью.
Единственное, что они отказывались делать для меня, это --
отвечать на мои вопросы и просьбы, касающиеся их мира. Когда бы
я ни пыталась завязать об этом разговор, они отсылали меня к
нагвалю Исидоро Балтасару. Обычно их резкий отказ выражался
словами: -- Он -- новый нагваль, и это его обязанность -- иметь
дело с тобой. Мы -- не более, чем твои тетушки и дядюшки.
С самого начала нагваль Исидоро Балтасар был для меня
больше чем тайной. Мне не ясно было, где в действительности он
живет. Забывающий планы и не обращающий внимания на заведенный
порядок, он появлялся в студии и исчезал из нее в любое время
суток. Для него не было различия между днем и ночью. Он спал,
когда чувствовал себя уставшим, другими словами, почти никогда,
и ел, когда был голоден, то есть почти всегда. В промежутках
между своими шальными приходами и уходами он работал с
концентрацией, которая была просто поразительной. Его
способность растягивать или сжимать время для меня была
непостижима. Я бывала уверена, что провела с ним часы, и даже
целые сутки, а на самом деле это были лишь какие-то мгновения,
которые он урвал то там, то здесь, в течение дня или ночи,
занимаясь при этом всем чем угодно.
Мне всегда казалось, что я -- энергичная личность. Тем не
менее, я не могла тягаться с ним. Он всегда был в движении --
Пирамида