свои вещи, я собралась связать и закрепить багаж в автомобиле.
Мне не хотелось оказаться в затруднительном положении, проявив
дерзость, что так много раз случалось прежде. Но какое-то
необъяснимое любопытство удержало меня, несмотря на хорошо
знакомое ноющее чувство тревоги.
Я прождала около двадцати минут, как вдруг женщина, о
1000
детая
в красный брючный костюм и туфли на платформе, вышла из двери
за конторкой клерка. Она задержалась под лампой. Обдуманным
жестом она откинула назад свою голову так, что локоны ее
белокурых волос замерцали на свету.
-- Ты не узнала меня, не так ли? -- Она весело улыбнулась.
-- Это на самом деле ты, Делия? -- воскликнула я в
удивлении, с раскрытым ртом уставившись на нее.
-- Ну, а как ты думала? -- Все еще посмеиваясь, она
шагнула со мной на тротуар по направлению к моей машине,
припаркованной перед гостиницей. Она швырнула свою корзину и
вещевой мешок на заднее сидение моего маленького автомобиля с
откидным верхом, затем села рядом со мной и сказала:
-- Целительница, к которой я везу тебя, говорит, что
только очень молодой и очень старый человек могут позволить
себе выглядеть вызывающе.
Прежде чем я успела напомнить ей, что к ней не относится
ни то, ни другое, она призналась мне, что она значительно
старше, чем кажется. Ее лицо сияло, когда она повернулась ко
мне и воскликнула:
-- Я напяливаю это обмундирование, потому что люблю
поражать моих друзей!
Имела она в виду меня или целительницу, она не сказала.
Конечно же, я была поражена. И это касалось не только ее
нарядов, которые сильно отличались по стилю, -- изменилась вся
ее манера поведения. Не осталось и следа от надменной,
настороженной женщины, которая проехала со мной от Ногалеса до
Эрмосильо.
-- Это будет самое очаровательное путешествие, --
произнесла она, -- особенно если мы откинем верх. -- Ее голос
звучал счастливо и мечтательно. -- Я обожаю путешествовать
ночью в машине с откинутым верхом.
Я охотно выполнила ее пожелание. Было почти четыре часа
утра, когда мы оставили позади Эрмосильо. Небо, неяркое и
черное, испещренное звездами, казалось самым высоким из тех,
что мне приходилось видеть. Я ехала быстро, тем не менее
казалось, что мы вообще не движемся. В свете фар без конца
появлялись и исчезали шишковатые силуэты кактусов и мескитовых
деревьев. Казалось, что они все были одной и той же формы,
одного и того же размера.
-- Я упаковала с собой несколько сладких булочек и полный
термос чампуррадо, -- сказала Делия, доставая свою корзину с
заднего сидения. -- Утро наступит до того, как мы доберемся до
дома целительницы.
Она налила мне полчашки густого горячего шоколада,
приготовленного с маисовой мукой, и накормила рулетом
по-датски, давая мне кусочек за кусочком.
-- Мы проезжаем через волшебную страну, -- сказала она,
прихлебывая восхитительный шоколад. -- Волшебную страну,
населенную воюющими людьми.
-- Что это за воюющие люди? -- спросила я, стараясь, чтобы
это не прозвучало снисходительно.
-- Яки, народ Соноры, -- сказала она и замолчала, вероятно
оценивая мою реакцию. -- Я восхищаюсь индейцами яки, потому что
они постоянно воевали, -- продолжала она. -- Сначала испанцы, а
затем мексиканцы -- не далее как в 1934 году -- испытали
храбрость, хитрость и безжалостность воинов яки.
--Я не в восторге от войны или от воинственных людей, --
сказала я. Затем, чтобы оправдать свой резкий тон, я объяснила,
что происхожу из немецкой семьи, которая была разлучена войной.
-- У тебя другой случай, -- заключила она. -- У тебя не
было идеалов свободы.
-- Минутку! -- возразила я. -- Именно потому, что я
поддерживаю идеалы свободы, я нахожу, что война так
отвратительна.
-- Мы говорим о двух различных видах войны, -- настаивала
она.
-- Война есть война, -- заметила я.
-- Ваш вид войны, -- продолжала она, не обращая внимания
на мое замечание, -- ведется между двумя братьями, которые оба
являются правителями и сражаются за верховенство. -- Она
наклонилась ко мне и настойчивым шепотом добавила: -- Тот вид
войны, о котором говорю я, ведется между рабами и хозяевами,
которые думают, что люди -- их собственность. Заметила разницу?
-- Нет, -- упрямо настаивала я и
1000
повторила, что война --
это война, независимо от причин.
-- Я не могу согласиться с тобой, -- сказала она, громко
вздохнув и откинувшись назад на своем сиденье. -- Возможно,
причина наших философских разногласий в том, что мы вышли из
различных социальных реальностей.
Удивленная выбранными ею словами, я автоматически сбросила
скорость. Мне не хотелось показаться грубой, но слушать ее
концептуальные академические разглагольствования было настолько
нелепо и неожиданно, что я ничего не могла с собой поделать и
расхохоталась.
Делия не обиделась. Она с улыбкой глядела на меня,
оставаясь вполне довольной собой.
-- Если ты хочешь понять то, о чем я говорю, тебе нужно
изменить восприятие.
Она высказала это настолько серьезно и тем не менее
настолько доброжелательно, что я почувствовала себя
Пирамида