познать себя до самых глубин.
Его слова повергли меня в смятение. Взрослея в постоянном
самоутверждении, я вполне постигла науку распознавать скрытое
значение слов. "Познать себя до самых глубин" -- эти слова
вконец меня растревожили, особенно "до самых глубин". Это могло
означать только одно, -- подумала я и тут же отбросила эту
мысль как совершенно нелепую.
Я была настолько поглощена этими мыслями, что перестала
прислушиваться к его словам. Он продолжал что-то объяснять о
потерянном мною дн
1000
е, но до меня доходили одни обрывки. Должно
быть, я смотрела на него пустыми глазами, потому что внезапно
он оборвал речь.
-- Ты не слушаешь, -- строго заметил он.
-- Что вы со мной делали, пока я находилась в трансе? --
выпалила я в ответ.
Это прозвучало не как вопрос, но как обвинение.
Я тут же испугалась своих слов, потому что они не были
обдуманным заявлением: слова вырвались у меня просто сами по
себе. Мариано Аурелиано был удивлен еще больше. Вначале широко
раскрыв глаза от изумления, он затем чуть не задохнулся в
приступе смеха.
-- Не в наших правилах пользоваться беззащитностью
маленьких девочек, -- заверил он меня.
Его слова не только дышали искренностью, но, похоже, его
даже оскорбило мое обвинение.
-- Эсперанса рассказала тебе, кто мы такие. Мы люди очень
серьезные, -- подчеркнул он и тут же насмешливо добавил:
-- И мы заняты делом.
-- Каким таким делом? -- воинственно спросила я. --
Эсперанса не говорила мне, чего вы от меня хотите.
-- Нет, говорила, -- отрезал он с такой убежденностью, что
на минуту я задумалась, не прятался ли он где-нибудь в патио,
подслушивая наш разговор. С него станется.
-- Эсперанса сказала, что тебе было указано на нас, --
продолжал он.-- И теперь нас это гонит так же, как тебя гонит
страх.
-- Никто и ничто меня не гонит, -- выкрикнула я,
совершенно забыв о том, что он так и не сказал, чего они от
меня хотят.
Нимало не потревоженный вспышкой моей ярости, он сказал,
что Эсперанса очень ясно дала мне понять, что с этого момента в
их обязанность входит мое воспитание.
-- Мое воспитание! -- завопила я. -- Да вы спятили! Я уже
получила все воспитание, которое мне нужно!
Не обращая внимания на мою вспышку, он продолжал
объяснять, что это их общая обязанность, и понимаю я это или
нет, не имеет для них никакого значения.
Я уставилась на него, не в силах скрыть ужаса. Никогда
прежде я не слышала, чтобы кто-нибудь высказывался с таким
невозмутимым безразличием и в то же время с такой серьезностью.
Стараясь не подавать виду, как я встревожена, я попыталась
придать своему голосу оттенок мужества, которого у меня отнюдь
не было, и спросила:
-- Что вы имеете в виду, говоря, что собираетесь меня
воспитывать?
-- Только то, что ты слышишь, -- ответил он. -- Мы обязаны
направлять тебя.
-- Но почему? -- спросила я одновременно со страхом и
любопытством. -- Неужели вы не видите, что я не нуждаюсь ни в
каком руководстве, что я не хочу никакого...
Мои слова потонули в веселом смехе Мариано Аурелиано.
-- Руководство тебе, разумеется, необходимо. Эсперанса уже
показала тебе, как бессмысленна твоя жизнь.
Опережая мой следующий вопрос, он знаком заставил меня
помолчать.
-- Что до того, почему именно ты, а не кто-то другой, она
ведь объяснила тебе, что мы предоставили духу решать, кого мы
должны направлять. Дух указал нам, что это ты.
-- Минуточку, мистер Аурелиано, -- запротестовала я. -- Я
очень не хочу быть грубой или неблагодарной, но вы должны
понять, что мне не нужна ничья помощь. Я не хочу, чтобы
кто-либо меня направлял, даже если я и нуждаюсь в руководстве.
Одна мысль об этом мне отвратительна. Вы поняли, что я имею в
виду? Достаточно ли ясно я выразилась?
-- Вполне, и я понимаю, что ты имеешь в виду, -- эхом
отозвался он, отступая на шаг от моего указующего перста. -- Но
именно потому, что ты ни в чем таком не нуждаешься, ты и есть
самый подходящий кандидат.
-- Кандидат? -- завопила я, по горло сытая его
навязчивостью. Я огляделась по сторонам, опасаясь, не услышал
ли меня кто-нибудь из входящих или выходящих из кофейни. -- Что
это такое? -- продолжала орать я. -- Вы и ваши приятели -- это
компания чокнутых. Оставьте меня в покое, слышите? Не нужны мне
ни вы, ни кто бы то ни было.
К моему удивлению и мрачному удовольствию, Мариано
Аурелиано, вышел, наконец, из себя и принялся меня бранить, как
это делали мой от
1000
ец и братья. Он ругал меня, стараясь
сдерживаться, ни разу не повысив голос. Он назвал меня
избалованной дурой. А потом, словно брань в мой адрес его
раззадорила, он сказал нечто совершенно непростительное. Он
выкрикнул, что единственной моей заслугой было то, что я
родилась блондинкой с голубыми глазами в краю, где светлые
волосы и голубые глаза были предметом всеобщей зависти и
поклонения.
-- Тебе никогда ни за что не надо было бороться, -- заявил
он. -- Колониальный образ мышления cholos в вашей стране
Пирамида