забились сильной дрожью. Лицо потемнело, и она ловила воздух ртом,
пытаясь подтолкнуть меня к спинке кровати.
Я побежала к двери, но побоялась оставить ее одну и не посмела уйти
из комнаты. Несколько раз я кричала, призывая донью Мерседес, но
ответа не было. Уверенная, что свежий воздух пойдет Кларе на
пользу, я шагнула к окну и отдернула портьеру. Слабый проблеск
дневного света еле пробивался снаружи. Его заслоняла листва
фруктовых деревьев, которые, переливаясь цветами, гоняли тени по
комнате. Но теплый ветер, влетевший в окно, лишь повредил Кларе.
Ей становилось все хуже. Тело конвульсивно тряслось. Дергаясь и
задыхаясь, она рухнула на постель.
Испугавшись, что в эпилептическом припадке она может перекусить
себе язык, я попыталась засунуть рукоятку щетки для волос между ее
лязгающими зубами. Это наполнило ее ужасом. Ее глаза вылезали из
орбит. Ногти на руках превратились в фиолетовые пятна. Видно было,
как в распухших венах на шее дико пульсировала кровь.
Совершенно не зная, что делать, я вцепилась в золотые медали,
которые все еще висели на моей шее, и начала качать их перед ее
глазами. У меня не было никаких идей и мыслей; это была чисто
автоматическая реакция. -- Негрита, Кларита, -- шепнула я то, что
слышала от доньи Мерседес.
В слабом усилии она попыталась поднять руку. Я опустила ей на
ладонь ожерелье. Тихо завывая, она прижала медали к груди.
Казалось, она втягивает в себя какую-то магическую силу. Вздутые
вены на шее опали, дыхание успокоилось. Зрачки уменьшились, и я
заметила, что в ее глазах больше не было темноты, в них засиял
янтарно-коричневый свет. Слабая улыбка коснулась ее губ, насухо
приклеенных к зубам. Закрыв глаза, она отпустила медали и боком
скользнула в постель.
Донья Мерседес вошла так тихо, что мне показалось, будто она
материализовалась около кровати по вызову теней, кружившихся по
комнате. В руках она держала большую алюминиевую кружку,
наполненную ужасно пахнувшим зельем. В своей руке она крепко
сжимала пачку газет. Закусив губы, она жестом приказала мне
хранить молчание, затем поставила кружку на ночной столик и
опустила газеты на пол. Она подняла с постели золотое ожерелье и
повесила его себе на шею.
Зашептав молитву, донья Мерседес зажгла свечу и, покопавшись в
своей корзине, вытащила крошечный комочек белого теста,
завернутого в листья. Она скатала тесто в шарик и бросила его в
кружку. Шарик мгновенно с шипением растворился. Она помешала
зелье пальцем и, попробовав его, поднесла кружку к губам Клары.
-- Пей, -- приказала она. Молча, со странно бесстрастным
выражением, целительница наблюдала, как Клара глотает жидкость.
Едва заметная улыбка появилась на лице молодой женщины. Из ее губ
вырвался резкий смех, который перешел в ужасную болтовню. Я не
могла разобрать ни одного слова. Секундой позже она улеглась в
постель, прерывисто шепча извинения и умоляя о прощении.
Совершенно не затронутая ее вспышкой, донья Мерседес склонилась
над Кларой и начала массировать область вокруг ее глаз. Пальцы
целительницы описывали круги одинакового диаметра. Она
передвигалась к ее вискам, затем мазками, идущими вниз, начала
массировать оставшуюся часть лица, словно сдирала липкую маску.
Искусно передвинув Клару на край постели, она расположила ее
голову над газетами и давила на спину Клары до тех пор, пока ту не
вырвало.
Одобрительно крякнув, донья Мерседес осмотрела темную массу на
полу, завернула ее в бумагу и связала узел веревкой. -- Сейчас мы
похороним это месиво где-нибудь снаружи, -- сказала она и одним
быстрым движением подняла Клару на ноги. Она ласково отерла ее
лицо и поправила пояс на ее халате.
-- Музия, -- позвала донья Мерседес, обернувшись ко мне. -- Возьми
другую руку Клары.
Поддерживая ее с двух сторон, мы медленно прошли коридор,
ведущий во двор, и спустились по широким цементным ступеням вниз
по склону, туда, где росли фруктовые деревья. Здесь донья Мерседес
похоронила сверток в глубокой яме, которую она заставила меня
вырыть. Клара стояла на каменной ступеньке и равнодушно смотрела
на нас.
За шесть дней Клара окрепла. Каждый раз после обеда, ровно в шесть
часов, я привозила донью Мерседес в гасиенду Эль Ринко. Она лечила
Клару таким же образом. Каждая встреча заканчивалась под деревом,
где мы хоронили узел из газет, который с каждым днем становился
все меньше и меньше.
На шестой и последний день, несмотря на усилия, Клару не вырвало.
Тем не менее донья Мерседес заставила ее похоронить пустой
обвязанный веревкой пакет.
-- Сейчас с ней все в порядке? -- спросила я по дороге домой. -- Встреч
больше не будет?
-- Не совсем. И это ответ на два твоих вопроса, -- сказала она. --
Начиная с завтрашнего дня, ты будешь видеться с Кларой каждый
день. Это будет частью ее лечения. -- Она ласково похлопала меня по
руке. -- Ты будешь беседовать с ней. Это принесет ей много хорошего.
И, -- добавила она в раздумьи, -- это также будет полезно для тебя.
С одеждой и обувью в руках Клара вбежала из коридора в ванную.
Бросив все на пол, она сняла ночную рубашку и залюбовалась своим
отражением в зеркальной стене. Она подошла поближе, рассматривая,
на сколько за ночь подросла ее грудь. Довольная улыбка пробежала по
ее лицу, когда она склонила голову и распустила волосы. Напевая
легкий мотив, Клара пустила горячую и холодную воду в огромную
ванну в виде раковины, затем подошла к туалетному столику и
тщательно осмотрела все флаконы, расставленные на мраморной
поверхности. Не зная, какой из шампуней выбрать, она понемногу
отливала в воду из каждого.
На миг она остановилась, рассматривая пузырьки пены. В пириту все
было иначе. Воду там брали из реки или из крана у дороги, а затем
несли по холму в жестяных канистрах.
Лишь год прошел с тех пор, как она приехала в Эль Ринко, но ей
казалось, что она живет в этом длинном старом доме вечно. Ей не
хотелось вспоминать свою жизнь в пириту. И воспоминания увядали,
Пирамида