смаковала кофе, затем посмотрела на меня.
-- Может ты думаешь, что я родила себя сама? -- спросила она. Донья
закрыла свои глаза и сморщила рот, затем задвигала губами, как если
бы сосала грудь. -- Или ты считаешь, что я вылупилась из яйца?
Она взглянула на Канделярию и серьезным тоном произнесла: --
Музия совершенно права. Она хотела сказать, что ведьмы очень мало
привязаны к своим родителям и детям. Однако они любят их со всей
своей силой, когда стоят лицом к лицу с ними, и никогда, если те
повернулись к ним спиной. Мне стало интересно, боится ли
Канделярия того, что я вспомню об Элио. Она отошла за спину доньи
Мерседес и делала мне оттуда отчаянные жесты хранить молчание.
Донья Мерседес, будто прочитав наши мысли, посмотрела сначала на
меня, а затем на Канделярию. Вздохнув, она обхватила руками свою
кружку и выпила остатки кофе.
-- Элио было всего несколько дней, когда его мать, моя сестра,
умерла, -- сказала она, посмотрев на меня. -- Я обожала его. Я любила
его, как будто он был моим собственным ребенком. -- Она слабо
улыбнулась и после короткой паузы продолжила свой рассказ об
Элио. Она сказала, что никто не мог бы назвать его красивым. У него
был широкий чувственный рот, плоский нос с большими ноздрями и
дикие курчавые волосы. Но то, что делало его неотразимым
одинаково и в юные годы, и с возрастом, так это его огромные черные
и блестящие глаза, которые сияли от счастья и полного благополучия.
Донья Мерседес долго рассказывала об эксцентричных наклонностях
Элио.
Хотя он и стал целителем подобно ей самой, он редко тратил время на
мысли о лечении. Он был слишком занят встречами и проводами
любви. В течение дня он беседовал с молодыми женщинами и
девушками, которые приходили повидаться с ним. Вечером, с гитарой
в руках, он пел серенады своим покровительницам. Еле живой, он
возвращался домой только на рассвете. Правда, бывали случаи, когда
ему не везло в его любовных затеях. Тогда он приходил рано и
развлекал ее остроумным пересказом своих неудач и успехов.
Я с нездоровым любопытством стала ожидать рассказа о его
трагической смерти. И почувствовала разочарование, когда она
взглянула на Канделярию и прошептала: -- иди и принеси мой жакет.
Ветер дует как раз с тех холмов, где живут твои родичи. -- Она встала
и, опираясь на мою руку, прошла во двор. -- Сегодня Канделярия
удивлена тобой, -- по секрету сообщила она мне. -- У нее полным-
полно восхитительных причуд. Если бы ты знала хотя бы половину из
них, ты, вероятно, упала бы в обморок от потрясения. -- Донья
Мерседес засмеялась легко, как ребенок, скрывающий чей-то секрет.
9
Смех, хриплые голоса и звуки музыки из игрального автомата
вырывались из небольших ресторанов и баров, которые в ряд
выстроились на улице, ведущей из Курмины. За заправочной станцией
на обочинах дороги появились крупные деревья. Переплетая свои
ветви в форме арок, они создавали неестественную картину,
возможную, казалось бы, только во сне.
Мы проезжали мимо одиноких лачуг, сделанных из тростника и
обмазанных илом. Все они имели узкую дверь, несколько окон и
соломенную крышу. Некоторые из них были побелены, другие
сохраняли грязно-песочный цвет. Под крышами, в непригодных более
горшках и консервных банках, висели цветы, большей частью герань.
Величавые деревья, пылающие золотым и кроваво-красным
цветением, затемняли тщательно убранные дворы, где женщины
стирали белье в пластмассовых тазах или развешивали его на кустах
для просушки. Некоторые приветствовали нас улыбками, другие -- еле
заметным кивком головы. Дважды мы останавливались у
придорожных лотков, где дети продавали фрукты и овощи со своих
огородов.
Канделярия, усевшись на заднем сидении моего джипа, указывала мне
направление. Мы проехали скопление хижин на окраине небольшого
городка и через минуту очутились в полосе тумана. Он был так
плотен, что я едва могла видеть конец капота машины.
-- О, господи, -- начала молиться Канделярия, -- спустись и помоги
нам выбраться из этого дьявольского тумана. Прошу тебя, святая
Мария, матерь божья, приди и защити нас. Блаженный святой
Антоний, милосердная святая Тереза, божественный дух святой,
поспешите к нам на помощь.
-- Лучше брось это, Канделярия, -- вмешалась донья Мерседес. -- Что,
если святые на самом деле услышат тебя и ответят на твою мольбу?
Как мы разместим их всех в этой машине?
Канделярия рассмеялась и тут же запела песню. Снова и снова она
повторяла несколько первых фраз арии из итальянской оперы.
-- Тебе нравится? -- спросила она меня, поймав в зеркале заднего
обзора мой удивленный взгляд. -- Этому меня научил мой отец. Он
итальянец. Ему нравится опера, и он учил меня ариям Верди, Пуччини
и прочих.
Я взглянула на донью Мерседес, ища подтверждения, но она спала,
откинувшись на сидении.
-- Это правда, -- настаивала Канделярия, затем она пропела еще
несколько строк из другой оперы.
-- Как, ты их знаешь? -- спросила она после того, как я правильно
угадала названия опер, отрывки из которых она напевала. -- Твой папа
тоже был итальянцем?
-- Нет, -- засмеялась я. -- Он немец. На самом деле я ничего не смыслю
в опере, -- призналась я. -- Единственно, что в меня пытались
вдолбить -- это то, что Бетховен почти полубог. Каждое воскресенье,
покуда я жила дома, мой отец играл симфонии Бетховена.
Туман поднялся так же быстро, как и появился, открывая цепь за
цепью голубоватые горные пики. Казалось, что они протянулись в
бесконечность, поперек пустоты воздуха и света. Следуя указаниям
Канделярии, я свернула на узкую грунтовую дорогу, ширины которой
едва хватило для моего джипа.
-- Это здесь, -- взволнованно закричала она, указывая на двухэтажный
дом в конце улочки. Побеленные стены пожелтели от времени, а
красная черепица посерела и обросла мхом. Я остановилась, и мы
Пирамида